Тамара Лихоталь - Не сказка про белых гусей

— Послушай, — говорит Валя негромко. — Послушай, почему ты торгуешь?

Мальчишка удивленно вскидывает глаза.

— Ты ведь не спекулянт, — вставляю я неожиданно для себя самой. Но должна же и я что-нибудь сказать, если сказала Валя.

— Это позор, торговать на рынке. И почему ты не ходишь в школу?

— Вы что? — кричит мальчишка. — Вам-то какое дело? Какое ваше собачье дело, спрашиваю? Ну, чего привязались. А ну, катись отсюда, пока целы. — Он, как обложкой, закрывает газетой ломти хлеба и взмахивает кулаком, в крепости и силе которого мы уже имели возможность убедиться. Вскинутый кулак летит вниз. Я невольно зажмуриваю глаза и делаю шаг назад, но Валя стоит на месте. И когда я через секунду открываю глаза, я вижу сбоку ее щеку. Она чуть приподнимает голову, оборачивая к мальчишке скуластое лицо с чистым лбом и широко раскрытыми большими карими глазами.

— И как это ты не испугалась? — спрашиваю я потом.

— Испугалась, — отвечает Валюха.

Из школы мы с Валюхой всегда возвращаемся вместе. Идем не спеша по широкой, мощенной головастыми булыжниками дороге. По одну сторону дороги заборы с палисадниками, дома, пристройки, сараюшки, по другую — кирпичная арсенальская ограда. И нам идти вдоль нее мимо проходной с островерхой будкой, мимо широких ворот, куда въезжают подводы и машины, до самого поворота. А там, за поворотом — наш переулок, а дальше — наш пустырь.

Вот уже несколько дней мы с Валюхой не доходим до поворота, а сворачиваем чуть пораньше на углу, где аптека, и долго ходим взад-вперед от аптеки и до конца улицы, будто просто прогуливаемся. Иногда до аптеки с нами идут Люська и Рево. Тогда мы все вчетвером заходим в аптеку. Здесь тепло, пахнет лекарствами, и висят на стенах разные картинки: человек, у которого, точно он стеклянный, видно сердце, легкие и кишки, огромный зуб с длинными, как у дерева, корнями, сандружинницы в белых косынках, несущие на перекрещенных руках раненого. Когда мы заходим, женщина за прилавком в белом халате и в такой же косынке, как у сандружинниц, радостно кивает нам: «А, пришли!» — и, достав из стенного шкафика обернутые в прозрачную бумагу спрессованные плитками пастилки, напоминающие ириски, угощает нас.

— Спасибо. Очень вкусные конфеты, — сказала я в первый раз.

— Это не конфеты. Это железо, — пояснила Люська. — Его надо не жевать, а сосать. Так оно полезнее.

Пока мы сосем это похожее на ириски железо, женщина озабоченно говорит:

— Ревочка, погреете суп. Только посмотрите, хватит ли керосину в керосинке. Может быть, надо подлить. Подливайте из бутылки. Из банки нельзя — разольете. — Это мать Люськи и Рево. Хотя она и говорит: «Погреете, нальете», но объясняет все, что и как надо сделать, всегда почему-то Рево. А Люська просто сосет железо и поглядывает по сторонам. Потом Рево и Люська уходят домой, по обыкновению о чем-то споря, а мы с Валюхой начинаем прогуливаться по улице, стараясь держаться поближе к одному из домов, со всех сторон облепленному пристройками. Здесь в одной из пристроек живет Колька — так зовут того мальчишку, который торговал хлебом на Севбазе. Мы теперь знаем и его имя, и его крыльцо, и его окно. Ходим, поглядываем на Колькин дом и разговариваем о школьных делах, о ребятах.

— Как ты думаешь… — спрашиваю я Валю и замолкаю, не кончив. Мне хочется спросить, что думает Валя про Славу. Сама я часто думаю о нем. Даже Валюхе не рассказываю я об этом. Вечерами, укладываясь спать на своем диванчике, я вновь и вновь возвращаюсь мыслями к тем удивительным событиям. Граница. Скалистые горы. Узенькая тропинка над обрывом, а по ней, не подозревая беды, шагает веселым шагом худенький мальчик с белыми волосами. Иногда мне даже кажется: не Слава, а я сама иду по этой одинокой тропинке. Мне, а не ему предстоит роковая встреча с врагом. Только Слава не знал, а я знаю. Я хорошо вижу впереди внушительную спину врага, но продолжаю идти вперед.

Вот мы уже поравнялись и идем рядом — я и враг. Уже слышны встречные голоса людей, сейчас вот, сейчас они покажутся из-за поворота, и я крикну: «Это враг! Держите его!» Грянет выстрел.

Слава, правда, говорил — нож. Я хорошо помню, как, сглотнув слюну, словно его душило что-то, и понизив до шепота голос, он произнес: «Чем-то острым, наверное, ножом». Но мне, мне так хотелось, чтобы это был — выстрел! Он гремит, и эхо дробно разносит его по горам! Слышите? Ну, конечно, слышат! Пусть я упаду, обливаясь кровью. Зато наши услышали! Так бывает всегда! И вот уже бегут к коням пограничники! Скачут во весь опор! Враг окружен! «Сдавайся!»