Тамара Лихоталь - Не сказка про белых гусей

— Не успели мы дойти до тех, как он меня…

— Выстрелил? — напряженным шепотом спросил кто-то из нас.

— Нет, — мотнул головой Слава и, с трудом проглотив слюну, проговорил тоже почему-то шепотом: — Просто ударил в спину чем-то острым, должно быть ножом, и сбросил вниз со скалы.

— А те двое?

— А они что ж, они ничего не видели, так и прошли своей дорогой. Еще поздоровались с ним, ну с… этим. Старик потом рассказывал. Он действительно носил к нам на заставу ягоды и знал меня. Когда все случилось, он и вспомнил, что они повстречали незнакомца, но думали — идет на заставу, и поздоровались. Там все здороваются, если встретят, даже незнакомые.

— А ты как же?

— А я — что. Не пришел я домой, вот и стали меня искать и нашли. Только я ничего не помню, был без сознания. Пришел в себя через несколько дней, в госпитале, и никак не мог понять, где я нахожусь.

— А того… ну, шпиона, поймали?

— Тогда не поймали, ушел, а потом не знаю. Может, и поймали где-нибудь, только неизвестно ведь — это тот самый или нет. Мало ли их. А я долго в госпитале пролежал. Уже и зима кончилась. Вот почему я остался на второй год в шестом.

Мы не слышали, как прозвенел на урок звонок, не видели, как вошел в класс Христофор Иннокентьевич. А когда Слава, наконец, кончил рассказывать, мы обнаружили, что наш математик с циркулем в руках стоит среди нас и тоже слушает Славу.

Славу мы, конечно, приняли в пионеры. Когда предложили ему вступить в отряд, он радостно сказал:

— Ну, конечно, я очень хочу. Только вот не знаю, как быть, после школы я всегда бегу домой, потому что мама уходит, и надо посидеть с Леночкой — это моя сестренка. Ей скоро три годика.

— Мама работает?

— Нет, она раньше училась в техникуме. Это когда мы еще жили в другом городе. А потом отца послали за границу. И маме пришлось бросить техникум. Там уж какая учеба. А теперь отца прислали сюда. И мы решили — пусть мама тоже учится, заканчивает техникум. Вот почему я должен быть дома.

Выход нашла Валюха: мы приходили к Славе, помогали нянчить сестренку. Иногда вваливались в их небольшую комнатку всей гурьбой. Слава жил в итээровском доме. Тогда-то мы и узнали, что слово итээр означает — инженерно-технические работники.

Странное дело, но злополучный хор, вызвавший разногласия в отряде, неожиданно оказал немаловажную услугу нам с Валюхой. Дома и моя мама, и мать Вали почему-то весьма благосклонно отнеслись к этому новому начинанию. Видимо, они считали, что петь песни — вполне подходящее занятие для девочек. Это и чисто и прилично. Даже в церкви и то есть хор. Мама моя, любившая, когда я, как она выражалась, пропадала в школе, всякий раз успокаивалась и не возражала, если я говорила, что иду на хор. Мы с Валей быстро подметили это и так часто ходили на хор, что, наверное, совсем бы охрипли, если бы действительно всякий раз пели.

Но забот у нас, конечно, хватало и без хора. В это время отряд наш опять остался без вожатого. Яшку выбрали на заводе в комитет комсомольской организации, и он не мог больше вести у нас работу.

— Ничего, — подбодрил он нас на прощание, — я вам линию дал, и вы ее держитесь. Не маленькие.

Но линия у нас не получалась. Во-первых, Валя все никак не могла написать пьесу. Она даже похудела — так переживала. На очередном сборе она сидела грустная, ожидая, что ребята начнут ругать ее. Я тоже переживала, чувствуя свою вину. Это ведь я тогда заявила, что Валя напишет пьесу, но ведь я хотела как лучше. Но ребята не стали ругать Валю. Сережка Крайнов сказал, что если пьеса не получается, то и не надо — черт с ней. Есть дела поважнее. Надо же в конце концов заняться ребятами, которые слоняются без дела и беспризорничают.

Мы решили совершить рейд по окрестностям. Пойти в кино, к вокзалу, и по другим неспокойным местам. Нам с Валюхой достался Севбаз — Северный базар, находившийся неподалеку от нашей улицы. Он назывался Северным в отличие от Южного, привокзального.

Что ж, Севбаз — так Севбаз.

Мы идем, с интересом поглядывая по сторонам. Чего только тут нет — просто глаза разбегаются: платья и испускающие запах нафталина полушалки, скатерти и покрывала. И все это разворачивают, трясут, нахваливают.

— Вот замки, замочки! — кричит одноглазый дядька. — Бери замки! С ключами! Эй, тетка, бери замок! — Веселый дядька! Подмаргивает одним глазом, другой хлопает пустым веком. — Английские, французские, русские. Бери, а то воры залезут, юбку унесут.

Ой, а это что? Мохнатое, цветастое, так и колышется на ветру, переливаясь радугой. Старушка в старомодной злляпке, для тепла повязанной поверху платком, недовольно поджимает губы. Смотрим, а купить — не купим. Но так как покупателей все равно нету, старушка, сверкая золотыми зубами, поясняет не без гордости: