Тамара Лихоталь - Не сказка про белых гусей

Мальчишки стали снежками перебрасываться, Люська захныкала: «Ноги замерзли». Мы пошли в школу погреться. Решили: «Будем тут ждать». Сережка сказал — ладно. Только надо посты поставить. Как появится — сразу быстро строиться. Только успели пальто снять, смотрю — Валин Яшка. Топает по коридору, уши с мороза красные. Кто-то из мальчишек как засвистит — тревога. А я кричу: «Это Валин брат!» Валя тоже увидела Яшку, подбежала:

— Ты чего пришел?

А Яшка важно так:

— Пионерка Сытина, ты почему не в строю? Видишь, все построились уже?

Сережка потом набросился на Валю — почему не сказала. А мы и сами ничего не знали.

Яков не стал терять времени и сразу приступил к делу.

Работу нашу по борьбе с религиозными предрассудками он разругал — кустарщина. Нужно воспитывать не какую-то Машутку или там ее бабку, а — массы.

Валюха хотела сказать, какая у этой Маши бабка. Ее, пожалуй, трудней, чем массы, воспитывать, а Яшка:

— Пионерка Сытина, не нарушай дисциплину.

Он объяснил нам — воспитательную работу надо проводить на строгой научной основе: организовывать лекции, устраивать диспуты или же привлечь художественную литературу и поставить пьесу.

Предложение насчет лекции и диспута мало вдохновило нас, а мысль о пьесе понравилась.

Спектакль — это здорово. В городе у нас театра не было. Кино — да. Одно «Авангард» — на площади Чапаева, другое — на Южной стороне, где кирпичный. А еще крутили картины в клубе «Арсенала». А тут — театр!

На нас словно напал какой-то артистический микроб. Все вдруг захотели выступать. Люська решила остаться артисткой на всю жизнь.

— Ах, девочки! Театр!.. Я даже думать ни о чем больше не могу. У меня перед глазами — сцена, сцена, сцена… — говорит Люська, отбрасывая назад волосы, которые у нее отросли до плеч, и посматривает сквозь ресницы на Сережку Крайнова.

Артистов хватает. А вот какую пьесу ставить? Первым делом мы сунулись в библиотеку. Старушка библиотекарша, повязанная поверх безрукавки-меховушки крест-накрест платком, отставила на подоконник кружку с чаем.

Мы торопливо листали растрепанный «Чтец-декламатор». Стихи о французской революции… песни ткачей… Не то. «Ташкент — город хлебный». Мы уже знали невеселую историю мальчишки, заброшенного судьбой в чужие края. Сочувствовали его одиночеству и стойкости. Но сейчас ни мы ему, ни он нам не могли помочь. А это что? На обложке колючими острыми буквами написано «Цемент». Зачем нам цемент? Что мы, каменщики, что ли? Спасибо. Возьмите ваши книги и можете спокойно допивать свой чай.

Ну что же нам все-таки делать?

— Может, самим написать? — сказал Рево. — Мне недавно попалась одна книга. Историческая. Про такую страну — Спарту. Спартанцы были очень смелыми воинами. — Рево увлекся и принялся рассказывать о Спарте, какая это была замечательная страна. И жители ее — воины были очень смелыми и отважными. Но тут на него набросилась Люська:

— Опять про свою Спарту. Вчера до ночи свет не гасил — читал. Я спать ужас как хочу, а он все не гасит. Мама сказала — выбросит эту Спарту и хотела…

— Люция, — говорит Рево. — Если ты не замолчишь, я не ручаюсь… А главное, ты — глупая, хотя и сестра.

— А ты, Ревка, ты еще…

— Да хватит вам, — прикрикнула Сима Глазкова. — Завели волынку. А ты чего это? Про какую-то Спарту. Какое это имеет отношение к пьесе?

— Очень даже имеет. Пусть она не мешает, тогда скажу.

Мы общими усилиями утихомирили Люську. Она обиженно замолчала, и Рево, наконец, договорил. Выяснилось, что однажды спартанские воины, теснимые превосходящими силами врага, терпели поражение и послали гонцов просить помощи. Но помощи прислать им не могли — не было больше воинов. Послали к ним только старого слепого певца. Воины сердились и даже смеялись над певцом. Но казалось, что его прислали не зря. Он тут же сочинил песню, спел ее. Песня вдохновила бойцов, они бросились на врага и победили его.

— Вот какая была эта песня, — докончил Рево.

— Революционная? — спросил кто-то.

— Ну, конечно.

— Но ведь у нас нет такого поэта. Кто же напишет?

— Валя! — выпалила я.

— Валя? — ребята удивленно оглянулись на меня, потом на вспыхнувшую маковым цветом Валю, но спорить не стали. В протоколе так и записали:

«Пионерке Сытиной написать пьесу для борьбы с религиозными предрассудками».

Только мы вышли из школы, Валя набросилась на меня.

— Что же ты? Как же теперь? Вдруг у меня ничего не получится?

Но я была уверена, что получится. Валя даже стихи в рифму вон как ловко пишет. А тут без рифмы. Без рифмы что хочешь написать можно. А пока Валя будет писать, придется выступать хору. Хор наш состоял из нескольких девчат. Для школы это было ничего, а вот если придется выступать в клубе «Арсенала», где предполагалось провести вечер, это же курам на смех, такой хор — его и слышно-то не будет. В резолюции, которую мы приняли на сборе, было записано: «Всем разучить песню».