Тамара Лихоталь - Не сказка про белых гусей

— Самолет, на сколько он может подняться? — спросил Сережка. — А дирижабль и того меньше.

— Ты не прав. — Это Слава. Он хотел еще что-то сказать, но разве наших переспоришь. Сережка вон какой горластый.

— А тогда и вовсе не было ни самолетов, ни дирижаблей.

А Рево свое:

— А он на них и не рассчитывал. Он думал о ракете. И даже оставил описание такой ракеты и чертежи.

— Какая еще ракета?

— Это все выдумки.

— Выдумки! — возмущенно закричал спокойный обычно Рево. — Я вам сейчас докажу. — Но он не успел ничего доказать. Пришла Мария Васильевна, заглянула в шкафы и обрадовалась.

— Ну, какие же вы молодцы! Бегите скорей домой. Вы ведь не ели. — И мы разошлись.

Для чего же все-таки живет человек? Если он как этот.. как его… Кибальчич, что ли, о котором говорил Рево. Если он, зная, что завтра утром его повесят, набросят на шею петлю, и будет он, задыхаясь, болтаться на виселице еще не мертвый, но уже не живой. И если он, зная все это, в последнюю ночь торопливо дописывает свои записки о какой-то ракете, которую, может быть, когда-то кто-то будет строить, значит, он живет для того, чтобы летать на звезды. А Сережка Крайнов говорит — человек живет, чтоб бороться. Просто раньше, до революции, люди жили и не знали — как. А теперь — знают. Вот и должны бороться.

Наконец-то нам дают вожатого! Говорят, он с «Арсенала». С «Арсенала» — это здорово!

— А как его зовут? А сколько ему лет? — пристает Люська. Хлопает своими длинными ресницами и пищит тонким голоском: — Девочки, интересно, какой он? Правда, девочки?

— Люция, — говорит Рево, — ты бы хоть раз в жизни спросила что-нибудь умное.

Люська на минуту перестает хлопать ресницами и пищать. Но зато потом, потом уже никто не может вставить ни слова, и испуганно моргает ресницами Рево. А мы узнаем, какие кары обрушатся на его бедную голову, если он не перестанет так обращаться со своей родной сестрой. Они всегда так. Придут в школу. Люська вдруг потихоньку, ласковым голосом:

— А ты дверь запер?

— Дверь? — переспрашивает Рево и задумывается, будто задачку решает.

— Да, дверь, — говорит Люська уже не так ласково.

— Ннет, — говорит Рево.

— Нет? — повторяет Люська. — Значит, не запер?

— Не запер, — подтверждает Рево, — а как я мог…

— Значит, не запер! — перебивает Люська. Пусть лезут воры и воруют!

— Да при чем тут воры.

— А как при чем? Ведь дверь ты не закрыл!

— Так у меня…

— Не закрыл! — кричит Люська. — Ты всегда так! Я маме скажу!

— Так ведь ключ! — толкует Рево.

— Я скажу, — кричит Люська, — и папе скажу. Почему ты не закрыл?

— Так ведь ключ у тебя, — наконец вставляет Рево.

Но Люське разве можно что-нибудь доказать? Впрочем, мирятся они тоже быстро, и Люська снова становится веселой и болтает как сорока.

Вот и сейчас она перестала кричать, утихла. Мы опять заговорили про вожатого. Интересно, какой он будет? И дома у нас с Валюхой тоже долго еще продолжался этот важный разговор. Как его встретить? Сережка Крайнов сказал, лучше всего выстроиться на линейку и так стоять. А придет — всем отдать салют. Если он скажет: «Будь готов!» Мы ответим: «Всегда готовы!»

— Только отвечать надо дружно, — сказала Сима Глазкова, — а то один — в лес, другой — по дрова.

Мы даже прорепетировали несколько раз, чтоб дружнее получалось. Сережка выходил за дверь, потом входил в класс и поднимал руку в салюте. Мы кричали ответ дружно и громко, и оконные стекла весело звенели каждый раз, словно тоже готовились приветствовать нашего вожатого. У нас уже совсем хорошо стало получаться, но из соседнего класса, где еще шел урок, прибежала учительница и выпроводила нас. Есть еще такие малосознательные учителя. Сережка Крайнов, правда, сказал — это ничего, а вот с международным положением у нас еще слабовато. Не все ребята знают. Мы с Валюхой, по правде говоря, тоже не очень знали. Поэтому Валюха даже стала спрашивать Яшку, который как раз ел суп и читал газеты. Яшка нам целый час, наверное, рассказывал. Все растолковал. И про английских буржуев, которые точат на нас свои буржуйские зубы, и про хитрых польских дипломатов. Вот он какой умный, Валин Яшка. Теперь мы с Валюхой лучше самого Сережки знаем.

На другой день после уроков мы не ушли по домам. Сначала выстроились во дворе, даже весь ледок на лужах возле школьного крыльца вытоптали. Генка Копылов несколько раз к воротам бегал, выглядывал. Первый раз как заорал: «Идет! Идет!» А потом смеется — обдурил.