Сергей Иванов - Хлеб и снег

Дед опять начал хитрить:

— Это мы с агрономом снег заколдовали!.. Сколько он, недельки две ещё пролежит, а, Григорьич?

— Как солнце работать будет, — улыбнулся агроном.

— Колдуны какие! — не поверила Таня.

— Не веришь? — подсмеивался дед. — А ведь это мы сделали. Правда!

— Илья Григорьич, — спросила Таня, — почему на тех полях снег не растаял?

— А мы, Танечка, прошлой осенью, когда хлеб убирали, нарочно оставили высокую стерню.

— Что-что оставили?

— Ну вот эти стебли, на которых колоски, мы их не под корень срезали, а повыше. Получилось поле, как щётка. В ней снег и застрял. Здесь снежное одеяло получилось толще, а на озимых потоньше, с них ветром снег сдувало.

— А зачем, чтоб снег был толще? Там ведь ничего нет.

— А чтоб земля получше воды напилась. Чтобы весной, когда эти поля засеем, были дружные всходы, хороший урожай.

— Вот, — заключил дед, — а ты говоришь: колдуны!

Они пошли назад — по узкой тропке, по большой дороге, вверх на холм.

— Что-то вы долго, Василий Сергеич, — сказал Толик.

— Сало, понимаешь, у агронома вкусное было, — улыбнулся дед.

Стало смеркаться. Толик включил фары. Огни рыскали по пустым тёмным полям, как волки. Хорошо было сидеть в тёплой кабине, глядеть на освещенные окошки приборов, на пляшущие в них стрелки. Дорога стала твёрже. Машина крепко ударяла по ней колёсами, раскачивалась, укачивала. Таня стала думать про озимь, про то, как она вырастет и станет хлебом… Потом Таня увидела свой московский дом, а вокруг него было большое озимое поле. А может, это был не дом, а холм, и наверху стояли берёзы…

Таня проснулась, когда дед, держа её на руках, толкнул ногою тяжёлую дверь их избы. Проснулась, но не хотела просыпаться до конца. Так она и въехала в яркую комнату.

— Татья-на! — негромко позвал дед.

— Да зачем ты! — зашептала бабушка. — Пускай себе спит!

— Что ты! — сказал дед. — Сегодня ж по телевизору фигурное катанье!

В деревне все дома разные. И все они немного похожи на своих хозяев. Один вроде сутуловатый, другой здоровяк — любую непогоду плечом сшибёт, третий приземистый и пузатый. Вот дом тракториста Кирюши Мартынова, самого беззаботного человека в деревне: всё скрипит, ходуном ходит, всё на живую нитку, крышу, того гляди, ветром унесёт. А у кузнеца Егора Пугачёва плечистый, крепкий дом — ни щёлочки, ни задоринки, как будто дом этот сам из земли вырос. И выкрашен он красной краской, потому что у Егора вся жизнь в огне. Один во всей деревне кузнец, один и дом такой — тёмно-огненный, как закопчённое кузнечное пламя.

Идёт Таня по улице, рассматривает дома, словно в первый раз их видит. «А ведь правда, — думает она, — все дома на своих хозяев похожи! Как хорошо, что я это заметила!»

А вот на бугре, немного поодаль, немного в стороне от всех, стоит большой дом, может быть, самый большой во всей деревне. И сложен он из крепких брёвен. Но брёвна эти потемнели, постарели, дом осел и покосился в сторону овражка. Как будто были здесь хозяева, а теперь уехали и оставили дом без присмотра. Кругом снег лежит нетронутый, и только совсем узенькая тропка ведёт от крыльца на широкую деревенскую улицу. Таня никогда в этом доме не была и не знает, кто здесь живёт… Да и живёт ли кто-нибудь? Ступает она по узкой тропке, словно канатоходец по канату, как-то боязно… Нет, смотрит, живут: вон из трубы-то дым идёт, приветливо виляет по ветру, как собачий хвост…

Вдруг дверь заскрипела, раскрылась. Видит Таня: на крыльце стоит старуха — высокая, строгая, в белом платке. А волосы ещё белее платка.

— Здравствуйте, — говорит Таня робко.

— Здравствуй, девушка. Зачем ко мне пожаловала?

Таня не удивляется, что её девушкой назвали. Так здесь всех девочек называют. Но страшно Тане, что спрашивают её таким строгим голосом. Она не знает, как ответить, и вдруг неожиданно говорит:

— Я в гости…

— В гости?.. Ну дак заходи.

И вот поднимается Таня на высокое крыльцо, вслед за старухой проходит тёмные сени, входит в дом.

— Дверь-то получше закрой, — говорит старуха.

И Таня двумя руками тянет тяжёлую, неподатливую дверь.

Домов таких Таня в деревне больше не видела. Весь он — одна огромная комната. Видно сразу всё! Все четыре стены. Две глухие, а в двух прорублены небольшие окна — чтоб зимою тепло зря не выпускать. У стен, на белом выскобленном полу, стоят большие деревянные сундуки. А посредине огромный стол, тоже белый, выскобленный, как пол, и здоровые деревянные лавки вокруг него.