Сергей Сергеев-Ценский: Снег

Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

Снег

Стихотворение в прозе

Ночь была светлая, как половина дня; полнолуние, снег и сосны. И на соснах, в лапах, цепко держались кое-где зеленоватые сугробы, а где-то в черноте крупно сияли льдинки, как светляки. И тихо было, так тихо, как будто это уж после смерти снег, после смерти сосны, после смерти луна.

Геолог Бережной, адвокат Рябов и студент Василий шли на лыжах. Студент впереди, как здешний, Бережной и Рябов - гости из города - сзади, гуськом.

- Вы больше ногами работайте, - смеясь, учил Рябов Бережного. - Палки спрячьте под мышки и ногами вот так... таким образом.

И отзывался Бережной:

- Захотели вы от меня тоже чистоты отделки... Ведь я раз в год на лыжах хожу.

- Господа, Сириус! - звонко перебивал Василий. - Смотрите вправо!

Колыхалась вправо ярчайшая из звезд, вытягивала зеленые рога и тут же прятала: сверкала плавно.

- Я его с восьми часов вечера наблюдаю. Все время меняется. Я от этого Сириуса с ума сойду.

- А вот налево красная, поменьше, это какая? - спросил адвокат.

- Это Марс, - ответил Василий, добавил молодо: - Господа, славно жить!

Крикнул протяжно, прислушивался, есть ли эхо.

Сверкали сосны, точно обвешанные мелкими звездами; звездное небо, звездная земля, и снег под лыжами живой, певучий. Стоял крепкий мороз, но от бега всем трем было жарко, и снег представлялся теплым.

- Ласковый снег, - ласково сказал Василий.

- В одну я девушку был влюблен, - вспомнил вслух Бережной. - Жила она в Италии зимою, а я в деревне, в Курской губернии. Писала в каждом письме: "Поцелуйте снег".

- Вы целовали? - спросил Рябов.

- Целовал, как же... Выходил в поле, ложился на сугроб и целовал.

Сосны были редкие, и от них на снегу лежали сильные тени. Казалось, что по этим теням лыжи шли не так уверенно, как по ярким полянам.

А вот мелочь лесная, двухаршинные сосенки убрались в снежные шапки и стали, точно старинные идолы.

- Ишь музей, капище! - кричал Василий. - Нет, вы посмотрите, зимние гномы!

Обивал рукою пухлые шапки - качались трясучие темные веточки.

Куропатка выскочила из-под самых лыж Рябова; поднял шум Василий:

- Спала в снегу, дрянь!.. Вот бы ружье теперь! Где-нибудь близко села...

А за сосновым пошел березовый храм, с такими частыми беломраморными колоннами, и снег в нем стал тоже как будто пол из мраморных плит.

Трудно было идти на лыжах без дороги, но такое родное все стало кругом, матерински родное, обняло, приголубило - не обманет, ни за что не обманет.

Еще красивее, еще строже, еще ярче, чем сосны, были березы, как тихие невесты в алмазах.

- Была она белая, тонкая, высокая, - вспомнил Бережной вслух. - Звал я ее "Снежной королевой".

- Она что же, невеста ваша была? - спросил осторожно Рябов.

- Нет.

- Любила вас?

- Тоже нет. Позволяла только писать ей письма.

- И вы писали?

- Писал. Длиннейшие, зимние, деревенские... самые скучные в мире письма.

На поляну вышли.

- Господа, смотрите; пояс Ориона... А вон - Плеяды! - крикнул Василий, подняв голову, и не показал даже где, - зашуршал дальше со всей оленью прытью молодых лог.

- Первый час... Будет, домой пора, - сказал адвокат. - Вот будем чай-то пить, как приедем!

А небо не стояло на месте: опустилось небо, подошло ближе к земле; и как будто где-то далеко в лощине туманней стало.

Глубокие следы чьих-то ног в стороне на поляне чернели, как речные полыньи, а около них отчетливей стлались полосы - слегка розовые, слегка искристо-голубые.

Повернули к дачам мимо длинных прясел, - Василий впереди, за ним Рябов, сзади всех Бережной. Отчеканились прясла на ярком снегу, и так тепел, уютен был желтый огонек в каком-то далеком окне.

- Ее Елизаветой звали, - сказал Бережной Рябову, когда подошел к нему близко. - Но вот странность: писать ей нужно было "Елисавета"; звука "з" в своем имени она не выносила. Такая странность!

- Почему вы о ней все в прошедшем времени? - спросил чуть насмешливо Рябов.

- Почему?.. Видите ли... недавно умерла она - всего две недели назад... И схоронили ее там же, в Италии, в деревне около Неаполя.

- Да-а, - протянул адвокат. - Это жаль.

Посмотрел на небо, на желтый огонек дачи.

Двинул было лыжами, чтобы догнать что-то кричавшего впереди Василия, но показалось неловким уходить от Бережного.

Обогнули пять-шесть рядов частых прясел, взяли потом короткий накатанный путь, наперерез к желтому огоньку; скатились вниз с невысокой горки.