Жанна Браун - Переправа

— Подождите, Белосельский. Что произошло на тренировке?

Как славно! Весь полк жужжит, а ротный ничего не знает. Где же он был? Я солнечно улыбнулся ему и заверил:

— На тренировке ничего не произошло, товарищ капитан.

— А пожар?

— Пожар был не на тренировке, товарищ капитан, а на станции, возле железнодорожных путей.

Он улыбнулся. Представляете, комиссар? От его улыбки в пору было в кустах прятаться.

— Не стройте из себя Швейка, Белосельский. Что за пожар? Доложите подробнее.

Я мысленно обругал себя всеми отрицательными эпитетами. Пижон! Лейтенант ждет, а я развлекаюсь…

— Бензовоз горел. Мы потушили, и все.

— Так… Пострадавшие есть?

— Степанов. Но начальник медпункта сказал, что дней через десять все заживет. А так все целы и здоровы.

Дименков собрал кожу на лбу гармошкой и покивал. Не мне, конечно, своим мыслям. Что-то они у него были не очень веселыми.

— Идиотизм, — пробурчал он, — сроки поджимают, каждая пара рук… — Но, взглянув на меня, опомнился и бросил: — Идите.

— Есть, товарищ капитан!

Я проскочил через КПП и облегченно вздохнул: пронесло! Не знаю почему, комиссар, но когда Дименков что-то говорит, меня просто подмывает поступить наоборот. Практически он ничего плохого нам не сделал. Не торчит без конца в расположении роты, не излишествует в словах, не злоупотребляет разносами. Ну, зануда, неприветлив — это да. Слова доброго от него не дождешься, но и плохими не разбрасывается. Только по делу… Правда, злопамятен и не любит менять раз сложившееся мнение о человеке. Но это беда многих начальников с большими полномочиями и малой культурой. Помните ваш любимый анекдот: человек звонит по телефону: «Попросите Надю. Нет дома? И тем не менее…» Так и у меня получается — лично мне, в принципе, плохого не сделал, и тем не менее… Может, это биологическая несовместимость? А, ладно. Нам с ним детей не крестить. Через полтора года сделаю дяде ручкой: оревуар, месье, чао! И начнется у меня настоящая жизнь!

Старший лейтенант Хуторчук был дома. Я еще в коридоре услышал, как он что-то напевает без слов, и постучал.

— Алло! — крикнул Хуторчук. — Кто у телефона?

Я открыл дверь и бодро отрапортовал:

— У телефона рядовой Белосельский. Прибыл по поручению…

— Отставить. Скажи своими словами.

— У лейтенанта обгорел китель, а его вызывает полковник. Просил принести полевую форму.

Когда я вошел, Хуторчук лежал на кровати, обложенный раскрытыми книгами со множеством закладок. На его груди покоился мраморной плитой толстенный том. Хуторчук сложил свой книжный фонд грудой вдоль стенки и встал.

— Наслышан о вашем легендарном рейде. Но мимоходом. Гони подробности.

Пока он доставал из шкафа полевую форму и портупею, вытаскивал из-под кровати сапоги, я рассказал ему все, что уже рассказывал вам.

— Конец света! — кратко резюмировал он. — Не растерялись, воины, — хвалю!

Я взял аккуратно свернутую форму и шагнул в двери.

— Белосельский, вы ничего не хотите у меня спросить?

Я почувствовал, как полыхнули мои несчастные лопухи. Конечно, у меня был вопрос и именно к нему, только он-то откуда узнал?

— Хочу.

— Валяй.

— Почему вы меня не наказали? Виноват я, а не сержант.

Он улегся и закинул руки за голову. Супермен-интеллектуал в часы досуга. А я стоял над ним нелепым вопросительным знаком — в одной руке сверток с одеждой, в другой лейтенантовы сапоги восемьдесят пятого размера. И ждал, пока их благородие соизволят оторвать глаза от потолка.

— Можете быть свободным, товарищ Белосельский, — сказал он и покосился на меня смеющимся синим глазом.

Я разозлился. Что за дела?

— Я не получил ответа, товарищ старший лейтенант.

— Зато я его получил. В твоем вопросе. И рад за тебя, Белосельский. А теперь — мухой!

Что я говорил, комиссар? Сразу видно — кадровый. Я уже закрывал за собой дверь, когда услышал негромкое:

— Кстати, Белосельский…

Он по-прежнему лежал, закинув руки за голову, и смотрел в потолок.

— Кстати, Белосельский, на том месте, где стоит казарма, во время войны стоял медсанбат для тяжелораненых… Дневальный находился примерно на том же месте, где у тумбочки дневалил ты, только этажом ниже… И тоже уснул. Диверсанты вырезали вхолодную почти весь госпиталь. Четыреста человек… За городком на берегу стоит памятник. Ну, а теперь беги.

И я побежал.

— Разрешите, товарищ полковник?

— Заходите, лейтенант, мы вас ждем.