Андрей Яхонтов - Дождик в крапинку

— Ты, наверно, ошиблась, — посматривая по сторонам, сказал Антон. — Папа обычно через парадное ходит.

— Да нет, я рядом была, — удивляясь, что ей не верят, широко распахнула глаза Любочка.

— А еще кто-нибудь был во дворе?

— Нет, я одна.

— Поиграть, что ли, во что-нибудь? — принялся размышлять Антон.

— А во что?

— Так… Не знаю даже…

Вернулась Юлька.

— А я шоколадный сырок съела, — поглаживая живот, сообщила она. — Хорошо.

— Ой, здорово. Я тоже их люблю, — обрадовалась Любочка. Похоже, она и завидовать не умела.

— А вы чего делали? — подозрительно спросила Юлька, разглядывая кромку палисадника.

— Решали, в какую игру играть, — первым сказал Антон.

— Мало нас.

— Надо Полину позвать, — придумала Любочка.

Мысль Юльке понравилась.

Полина жила в том же доме, что и Антон, на втором этаже.

Они встали рядком под ее окнами и начали выкликать подружку.

Вскоре она возникла из темной глубины комнаты, прильнула к стеклу. Лицо бледное и печальное. Пожимала плечами.

— Попроси, — стали подсказывать они.

Тут рядом с ней появилась ее мама.

— Ей еще на улицу нельзя.

— Ну, тетя Жанна, ну хоть на минуточку, — заныла Юлька. Она умела выпрашивать.

— Ну на минуточку, — подхватили Антон и Люба.

— Нельзя, — тетя Жанна стала закрывать окно.

— Тетя Жанна! Пожалуйста! — без всякой надежды продолжала канючить Юлька.

Тетя Жанна уже и шпингалет опустила, но опять распахнула створку. Скорей всего, слезы дочери на нее подействовали.

— Даете слово, что она не будет бегать?

— Даем, даем! — загалдели они.

Тетя Жанна исчезла; заплаканная, но счастливая Полина торопливо, чтоб не терять времени, махнула им рукой и тоже отступила в сумрак.

Девчонок охватило возбуждение. Юлька начала скакать по двору. Любочка закружилась на месте — серенькое старое пальтишко вздулось, как у куклы на чайном колпаке. Антон видел такой в гостях. Выкрикивала:

— Ой! Я как пьяная! Ой! Держите меня. Сейчас упаду!

Из флигелька вылетел заспанный и взъерошенный Минька. Видно, они разбудили его криками. В черных шароварах, заправленных в короткие резиновые сапожки, тоже черные, в огромном отцовском свитере.

— Черт, — почесывая в голове, начал ругаться он. — Матери нет, кошка молоко разлила.

— Миша, так нехорошо говорить, — стала воспитывать его Любочка.

— Давно пора ее утопить. Опять котят приволочёт. А куда их? Лучше бы собаку. Она бы дом стерегла.

Девчонки затихли.

Минька свирепо ходил по двору, ногой поддавая случайные камешки. Какой-нибудь вполне мог угодить в окно бабы Лены или в кухонное стекло. Антон даже хотел, чтоб в кухонное: уж тогда бы Миньке досталось! И за бабушкино стекло тоже попало бы, но бабушку жалко: мерзнуть, искать стекольщика, вставлять новое… А наказания Минька давно заслужил. Не зря его дразнили «ябедой-корябедой». Чуть что, бежал жаловаться матери. Растрепанная, в стоптанных спадающих тапках, она выскакивала во двор, и если обидчик не успевал скрыться, удрать в переулок, в соседний двор, одним словом, с глаз долой — он получал здоровую трепку.

Вся дразнилка звучала так:

Хорошая дразнилка!

Время от времени Миньке во дворе устраивали бойкот: переставали с ним играть и разговаривать. Очень правильная по отношению к нему мера! Впрочем, надолго ее не хватало: Минька притаскивал из дома леденцы на палочке — круглые, с изображением цветочка посередине (его мать приносила их из магазина, где работала уборщицей), и угощал всех. Сам подходил и предлагал. Получить такой леденец, разумеется, было заманчиво. Нигде и ни у кого Антон подобных не видел. Он и маму просил эти леденцы достать, и отца, и других взрослых. Те возвращались из магазина и пожимали плечами: даже похожего на то, что описывал Антон, в продаже не встречалось.

А Минька обмахивался ими, держа веером.

Первыми сдавались девчонки. Антон их за эту слабость презирал. Но что его удивляло, так это непоследовательность мальчишек. Сашка, по существу взрослый уже, — а и он принимал леденец в прозрачной обертке с покорно-заискивающей улыбкой. В этот момент Антон за него стыдился. Сам же еще недавно призывал с Минькой в общение не вступать, и сам теперь благодарил ябеду за конфету.

Если Минька кого-нибудь леденцом намеренно обделял — выпрашивать начинали!

Минька после задирал нос, позволял себе командовать: