Мама, вопреки ожиданиям, ничуть его трофею не обрадовалась.
«Зачем такие толстые? Мы такими не пользуемся».
Все же он отдал ей два, один подарил бабе Лене. Вот кому стакан очень понравился и оказался необходим. А дедушка, которому Антон торжественно вручил последний, заинтересовался, как всегда, совершенно не относящимися к делу вещами:
«Там что, посудный магазин?»
«Да нет», — досадуя и на дедушкину непонятливость и на собственную доброту, отвечал Антон.
«Ты и… как, ты говоришь, фамилия твоего товарища?»
«Михеев».
«Да. Так почему вы там сгружали? Что за квартира? Ты обмолвился, было несколько ящиков? Почему вы оказались в этом переулке? Или товарищ тебя специально туда повел? Если сам не можешь ответить, пригласи его ко мне. Это надо выяснить».
И больше Антон в Пашкиных затеях участия но принимал.
Они все еще стояли у школы. Пашка никуда не торопился и склонил Антона пошататься по улицам.
— Ты про черта хотел рассказать, — напомнил Антон.
— Сейчас уже можно, — согласился Пашка. — А то я боялся, он карандаши не даст вынести.
— Черт?
— Ну да. Бабка мне такую историю рассказала… Она еще молодая была. В деревне жила. Собрались в лес идти. А мальчик, брат ее, который последним из дома выходил, что-то забыл. На крыльце спохватился. И говорит: «Вот черт!» И назад. Тянет дверь, а она не открывается. Он сильней. Как дернет, она подалась, и он видит в щель: с той стороны ее копыто удерживает.
— И бабушка тоже копыто разглядела? — обратился в слух Антон.
— Ага, — подтвердил Михеев, — Черта нельзя поминать, он сразу тут как тут. Все, кто рядом был, видели.
Раз так — информацию смело следовало отнести к разряду достоверной. Очевидцы не станут обманывать.
У дома Антон нагнал дедушку. Опираясь на трость, тот брел с бордовой авоськой, в которой просвечивали более нежные на цвет помидоры.
Антон подкрался к нему и долго шел рядом. Дедушка его не замечал. Подслеповато щурясь, он смотрел вперед и себе под ноги,
Антон нарочно грубо просунул руку в авоську… Дедушка вздрогнул.
— Уф, напугал меня, — выдохнул он. — Ты откуда? Ах, да, из школы. Хорошо, что мы встретились. Мама ушла. По делам. Будешь обедать с нами.
— А может, я ее дождусь? — попробовал увильнуть от приглашения Антон.
— Нет. Она не скоро вернется.
Свежий, резковатый запах табачного дыма в коридоре подсказал Антону, что приходил папа.
Антон бросил портфель и скорей заглянул в мастерскую. Да, точно, прямо у двери смятая папиросная пачка, А покрывало сползло с кушетки до самого пола.
Баба Таня была одна. Накрывала на стол.
Он побежал в кухню. Там, возле высокой скамьи — на ней лежали две старые газеты, — дедушка и баба Лена делили помидоры.
Дедушка доставал из авоськи помидор и тут же подыскивал равный ему.
— Это тебе, это мне, — приговаривал он, отправляя их на разные газеты. Баба Лена сопровождала каждое его возглашение быстрым одобрительным кивком.
— Тебе помятый, и мне помятый, — говорил дедушка.
В конце концов в авоське остались большой и малюсенький помидоры.
— Ладно, не имеет значения, — сказал дедушка и положил на газету бабы Лены большой.
— А что, приходил пава? — спросил Антон.
— Он был утром, — ответил дедушка. — Иди, мой руки, обед уже на столе.
Гиря ходиков отмерила половину дневного пути. Можно ее подтянуть, но тогда и к вечеру она опустится лишь на короткий отрезок. А приятно поднимать на всю длину цепочки — вот сколько времени утекло! И потом, дедушка говорит, часы надо заводить один раз в сутки, и в строго определенное время, иначе они портятся.
Поначалу, когда ходики только повесили, Антон то и дело прибегал подтягивать гирю. Боялся, они остановятся. Папа ему тогда обещал собрать целую коллекцию часов. С боем, с кукушками, с музыкальным перезвоном. Говорил, для него это не составит труда. В командировках чуть ли не в каждом городке попадаются такие часы. Порой неисправные, но ведь их можно починить.
Обстоятельно обсуждали, как будут новые экспонаты размещать. Намеревались всю стену в коридоре занять ими.
Папа раздобыл книгу с изображениями каминных, напольных, карманных… Антон мечтал, как будет водить домой экскурсии из школы, и все будут про него знать…
Но и часов не прибавилось, и книгу папа недавно унес в театр. Он много книг унес в последнее время.
— Все стынет, — позвала бабушка.
Он не любил у них обедать. Постоянно надо себя контролировать. Нельзя чавкать и прихлебывать. Нельзя сутулиться. И разговаривать с полным ртом. Вилку следует держать в левой руке, нож в правой. Помнить обо всем одновременно трудновато. Плюс главное неудобство — салфетка. Она его утомляла, сдавливала горло. Антону казалось: освободись он от нее, и выполнить остальные требования станет гораздо легче.
Читать дальше