Юрий Магалиф - Сказки

— Хорошо, — кивнул головой Папа. — Идёмте, посмотрим на ваш грузовик.

Папа встал из-за стола, положил Жаконю в карман телогрейки и вышел во двор, где стояла грузовая машина.

Жаконе было тесно сидеть в кармане телогрейки. Он выглянул оттуда как раз тогда, когда Папа залез в кузов грузовика, чтобы проверить — плотно ли там прибиты одна к другой доски.

«А ведь эта машина сейчас поедет на станцию; это же мне по пути! — сообразил Жаконя. — Надо немедленно выбраться из кармана…»

Сказано — сделано. В тот момент, когда Папа слезал с грузовика, Жаконя тихонько выскользнул из кармана и улёгся в уголке кузова.

Папа ничего не заметил, он громко сказал:

— Хорошо починили машину. Можете ехать!

Грузовик зафырчал, коротко прогудел, выехал за ворота и помчался по дороге на станцию.

Ах, Жаконя-Жаконя! Ну, куда же ты поехал, отчаянная твоя головушка!

Приходилось ли вам ехать зимой в открытом грузовике? Если приходилось, то вы, наверное, знаете, какое это неприятное путешествие.

Жаконе было ужасно холодно. Морозный ветер забирался под красную курточку; зябли ноги, руки и мелкой-мелкой дрожью трясся проволочный хвост.

Но Жаконя храбрился и старался не думать о холоде. Чтобы хоть как-нибудь подбодрить себя, он запел:

Песня, как видите, получилась не очень-то складная, но придумать лучше Жаконя не мог. Да вы сами посудите: легко ли сочинять песню в таком положении, когда вокруг снег, мороз, ветер, а на душе — ой как неспокойно!

Голос у Жакони был тоненький-претоненький, однако его кое-кто услышал. Знаете кто? Колёса грузовика!

— Как вам нравится песня, которую сочинил этот бездельник? — спросило одно колесо у своих товарищей.

— Скверная песня! — сказало другое.

— Тут целые дни крутишься, крутишься, работаешь без устали, да ещё вот помогай лодырям удирать от дела! — промолвило третье.

— А ну проваливай отсюда! — сказало четвёртое колесо и так сильно подпрыгнуло на ухабе, что грузовик тряхнуло, и Жаконя, не удержавшись, вылетел из кузова прямо на дорогу.

Внезапное падение не причинило Жаконе особенного вреда. Охая и кряхтя, он поднялся на ноги, покрутил головой, хвостом, пошевелил руками и убедился, что всё цело.

Жаконя огляделся по сторонам.

Вокруг стояла суровая, вся засыпанная пушистым снегом сибирская тайга. Приближался вечер, и холодное негреющее солнце спускалось всё ниже и ниже; скоро уже оно коснётся вершин деревьев, а потом и совсем спрячется за ними…

И тогда Жаконя сильно испугался: ведь ночью он здесь замёрзнет! Его занесёт снегом!

«Один, без людей, в лесу! Что делать?»— думал Жаконя, и его проволочный хвост изогнулся, как вопросительный знак.

Вернуться бы сейчас Жаконе в тёплую избу, на мягкую кровать, и чтобы рядом лежал Папа! И даже запах Папиной телогрейки, который раньше Жаконя не любил, показался ему теперь самым прекрасным запахом на свете… Наверное, сейчас Папа ищет Жаконю, советуется со своей телефонной трубкой; глаза у Папы — печальные-печальные…

«Ой, что я наделал! — застонал Жаконя. — Ведь Папе без меня будет очень скучно, он и работать, может быть, станет хуже. Ведь я приносил ему пользу, ведь он очень меня любил, и я был ему нужен! Ну почему я не подумал об этом вовремя, почему не послушал этого доброго чёрного пса! В самом деле, я ещё глупый, ужасно глупый!..»

И в тот момент, когда Жаконя сам сообразил, что сделал глупость, он, незаметно для себя, стал гораздо умнее.

Вдруг послышался шелест крыльев, и возле Жакони на дорогу опустилась большая чёрно-белая птица с длинным прямым хвостом.

Птица наклонила голову и с любопытством посмотрела на обезьяну чёрным глазом, потом подскочила поближе и посмотрела другим глазом.

Жаконя растерялся, он не знал, что ему делать: птица была гораздо больше его и драться с нею Жаконе казалось невыгодным — вон какой у неё крепкий клюв! «Кто она такая, что ей от меня надо?» — думал Жаконя. А птица попрыгала вокруг Жакони и громко затараторила:

— Чей ты, деточка? Чей ты, деточка? Чей ты, деточка?

— Папин, — ответил Жаконя и нахмурился — ему не нравилась эта птица.