— Да ты хоть посмотри на меня, — терпеливо уговаривал Пашка. — Убери простынь-то…
Но Фимочка словно оглох — не шевелился и ревел, ревел во весь голос.
Пашка растерянно глянул на нас, но тут же вдруг зло рванул простыню и так рявкнул, что перекрыл Фимочкин вой:
— Перестань! Слышишь? А то как врежу по морде!
Фимочка замолк, не то удивленно, не то испуганно вытаращив опухшие глаза. А Пашка чуть ли не перелез на Фимочкину койку и кричал:
— Чего ты вопишь, как резаный? Что, у тебя одного горе, да? Или тебе одному жалко своих? А нам всем?.. Или мы деревянные?
Фимочка молчал и только тяжело всхлипывал. Пашка, красный, все так же зло кричал ему в лицо:
— Плаксун, размазня! Будто на кладбище! А может, с твоими родителями ничего не случилось. Может, они живы-здоровы. Ты понимаешь это, дурак? Город фашисты захватили? Так это разве навсегда? На вот дулю под нос! Мало ли чего на войне не бывает: сегодня сдали, завтра — взяли. А ты?.. У-у, кролик красноглазый, дать бы тебе как следует, чтоб другим душу не мутил!
Пашка с силой оттолкнулся и поставил свою койку на место. Он ни на кого не глядел, дышал тяжело и прерывисто, будто только что воз толкал, и лишь спустя минуты две бросил угрюмо:
— Вот такие паникеры всякие, может, и на фронте все дело портят.
Фимочка больше не плакал, по крайней мере вслух.
Зойка будет ходить!
Эту новость принесла нам Ольга Федоровна. Сегодня на обходе Сергей Львович велел Зойку везти в гипсовалку, чтобы сделать ей корсет. Значит, дня через три — четыре она уже встанет. В первый раз за три с половиной года!
Это — настоящее событие. И не только для того, кого оно касается. Для всех нас. У каждого сразу вспыхивают новые надежды и еще большая вера, что и «твой» день близится, что и ты скоро вот так же поднимешься на ноги и посмотришь на мир сверху вниз…
Я этот «свой» день даже во сне вижу, да так ясно, что как будто это уже было со мной… Вот я стою около койки, вокруг врачи, сестры. Каждый мускулик дрожит от волнения и напряжения, голова слегка кружится, тело легкое-легкое… Ребята улыбаются, подбадривают, дают советы, а мне от счастья хочется кричать и плакать… Я хочу идти. Я даже пытаюсь сделать шаг, но мне не дают — нельзя. Я могу пока только стоять. Одну минуту. Всего одну минуту, а радости сколько! На целый год! Какой там на год — на всю жизнь! Потом две, потом три минуты, пять, десять, двадцать… И вот я уже мчусь босиком по пыльной, мягкой и теплой дороге, а ветер бьет мне в лицо, пузырит рубаху за спиной…
Черт побери, неужели этот день в самом деле когда-нибудь настанет?
Ванька Боков взволнован больше всех — он ближе нас к этой заветной цели. Пристал к Ольге Федоровне с расспросами: не говорил ли чего Сергей Львович про него, про Ваньку? Не думает ли и его, Ваньку, «поставить» побыстрее? Ольга Федоровна качала головой.
— Не знаю, Ваня. Не знаю…
— Ну как же! — горячился Боков. — Ведь он сам обещал мне, говорил, мол, скоро… Может, он позабыл? Вы ему скажите, Ольга Федоровна.
— Хорошо, подскажу, — успокоила она Ваньку, засмеялась и побежала к девчонкам. Ванька обидчиво засопел.
— Никому нет никакого дела, хоть умирай тут… Раз пообещал — выполняй, и нечего…
Я не стал больше слушать Ванькино ворчание — не до него.
Нужно было придумать Зойке подарок для дня ее «первого шага». Такой, говорят, обычай в санатории.
Каждое утро мы слушаем голос из Москвы — «От советского информбюро». Вдруг наши перешли в наступление и погнали фашистов назад?
Нет. То тяжелые оборонительные бои, то после тяжелых боев сдан город. Немцы захватили Минск и Псков, вчера — город Остров. Их войска лезут к Киеву, к Смоленску, к Ленинграду.
По-прежнему приходят и тревожные, и печальные, и горестные письма. Но жизнь идет своим чередом, ребята спорят, читают, занимаются в различных кружках.
Вдруг ожил, повеселел Фимочка. На губах опять насмешливая улыбочка, остроты так и лезут с языка.
Долго не могли понять, что с ним случилось. Потом узнали: живы-здоровы его родители. Успели уехать из Львова, теперь живут где-то в Казахстане. Фимочка уже два письма от них получил, а нам не сказал. Врал: от бабушки, мол, письма, из Свердловска.
Я даже разозлился на него за это. Потом понял: стыдно ему, что ревел. Ох, этот Фимочка! Как-то все не так у него получается.
Пашка Шиман получил записку от Зойки, прочел, сказал дрожащим голосом:
Читать дальше