Виктор Сидоров - Рассказы

Пока Валька перебирал да рассматривал все это добро — вспотел, вымарался в пыли и ржавчине: на чердаке было жарко и душно. Когда он собрался уже спускаться, увидел в дальнем углу подвешенный к стропилине сверток. Развернул тряпку, ахнул — шкура! Сразу вспомнились слова дяди Тимы, сказанные там, дома: «Одна шкурка уже припасена». Вот она! Значит, будут унты. Правда, не такие, как у папы, не черные — рыжие. Да разве в этом дело? Пусть любые.

Вальке стало еще веселее и радостней.

Вечером теткин двор ожил: забекал, захрюкал, замекал. У длинных мелких корытец копошилась целая стая уток; в загоне, как голодные тигры, метались три огромные свиньи с длинными хищными рылами; в закутке, в дальнем углу двора, сбившись в кучу, стояли овцы и, словно передразнивая друг друга, противно бекали на разные голоса. В стайке мычала корова, носился, вскидывая задние ноги, мордастый бычок, и всюду сновали смелые до наглости куры.

Посмотрел Валька на эту шумную, беспокойную ораву, качнул головой:

— И все это ваше?

Дяде Тиме, видать, понравилось Валькино удивление, засмеялся тонко:

— А что? Весело, а? Знай разворачивайся, пить-есть готовь.

— Да, — проговорил Валька, — живьем сожрут. Вон, не свиньи — настоящие зверюги. Зачем вам столько всего?

— Вот тебе на! — воскликнул дядя Тима. — Чего придумал! Жить, Валенсин, жить. Чтобы не лезть людям в глаза, как вон Еремеевы али соседка наша Савельиха. Чуть что — дай мучки совочек, одолжи сальца на заправку, али того хуже: дай ей десятку, а то всю четвертную, вишь — поиздержалась…

Глаза у дяди Тимы стали злыми, губы тонкими. Вдруг, ни с того ни с сего, он закричал визгливо, будто это Валька виноват:

— А ты живи по своим возможностям! Не трать больше, чем у тебя есть, вот и не будешь попрошайничать! Да…

Дядя Тима примолк, тяжело дыша, потом произнес уже спокойно:

— А мы не бегаем по людям, нет! Привычки такой не имеем. И все потому, что труда не боимся, сил своих не жалеем. Уяснил, Валенсин, что к чему, а?

Подошла тетя Груня, сказала, что баня истопилась и давно пора мыться.

Валька вошел в тесноватую и задымленную баньку и задохнулся: воздух был сух и горяч. Опустился на низенькую скамейку и тяжело задышал, по-рыбьи открыв рот. А дядя Тима хоть бы что, наоборот — крякал от удовольствия.

Он налил в шайку воды, прихватил веник и полез на полок.

— Возьми-ка, Валенсин, ковш да брызни на каменку.

Валька набрал воды, плеснул на раскаленные камни. Пар ударил, как взрыв, обжигая лицо, грудь, глотку. Валька взвизгнул и отпрянул к стене. Невидимый в пару дядя Тима рассмеялся:

— Давай еще, Валенсин, еще. Лей, не бойся. Да лезь ко мне, похлещемся веничком.

Однако Валька, согнувшись в три погибели, зажав рот и нос ладонью, рванулся в предбанник. Только там он, ошалевший от жары, перевел дыхание.

Нет, пропади она пропадом, такая баня! Пусть другие, если хотят, истязают себя, а ему, Вальке, для мытья и купаний воды в реке хватит.

Спать Валька лег на сеновале — едва упросил тетю Груню постелить там.

Хорошо! Сено свежее, хрусткое, запах — голова кружится. Сквозь щелку в крыше видна звездочка. Смотрит она на Вальку и чуть приметно мигает. Тишина, прохлада… Ах, славно, что он приехал в Сосновку! Завтра надо обязательно познакомиться с ребятами, да в лес по грибы и ягоды, а то, быть может, в чернь, как здесь называют тайгу.

И с дядей Тимой надо поговорить: пусть побыстрее шьет унты…

Проснулся Валька, а солнце уже высоко. Спустился по лесенке, выбежал во двор — пусто: вся «живность», как говорит дядя Тима, уже разбрелась кто куда. В доме тоже никого. Глянул на стол — записка.

«Валя, детенок, мы ушли на покос. Еда под полотенцем. К вечеру придем. Целую, тетя Груня».

А ниже приписка корявыми буквами:

«Валенсин! Натаскай в бочку из колодца воды. Бочка у сарая. Полную. Уяснил?»

Валька попил молока с пирогом, вышел посмотреть, где бочка, где колодец.

Бочка была большая, потом он высчитал — на тридцать шесть ведер. Колодец находился за избой, в огороде, к нему вела узенькая, утоптанная тропка. Валька заглянул в колодец: неглубокий; постоял, подумал и решил, что времени впереди много, к вечеру успеет натаскать воды.

Прихватив в карман кусок пирога, Валька пошел на улицу. Там, как и вчера, было почти безлюдно: лишь кое-где бегали малыши, да у ворот соседнего дома сидел на скамейке длинноусый корявый дед. Увидел Вальку, остановил сурово:

— Ты чей? Я, кажись, таких еще не видел.

Валька ответил нехотя: