Раиса Григорьева - Крестьянский сын

Гомозова Костя увидел сидящим на завалине лесной избушки-омшаника. Прикрыв глаза и сосредоточенно нахмурив брови, тот подставлял бледное лицо тёплым лучам солнца. Голова его была обмотана повязкой из холстины, кое-где в засохших бурых пятнах.

Командир открыл глаза и взглянул на шедших к нему молодого дозорного и Костю так, будто их приход совсем не касался его. Костя опустил было руки по швам и выпятил грудь (он дорогой ещё представлял, как поздоровается с командиром по-военному), но под рубахой зашевелился зайчонок, и Костя смешался, покраснел до слёз, проклиная себя за то, что не оставил его там, где нашёл, и не зная теперь, что с ним делать.

— Из Поречного парнишка, Игнат Василич, коновала Байкова сын.

— Вижу. Здравствуй, Костя. С чем хорошим к нам?..

Всю ночь, торопливо шагая, Костя думал, как выполнит поручение отца. Как лихой командир взмахнёт саблей перед строем конников и взовьются кони, летя на помощь Поречному. Теперь, стоя перед дядькой Игнатом, он не находил слов и только выдохнул:

— Беда у нас, дядя Игнат.

Потом стал просто рассказывать, как час за часом развёртывались события в Поречном, стараясь ничего не упустить.

Гомозов слушал, и брови его страдальчески сходились над широко поставленными жёлтыми глазами, лицо морщилось, как от сильной боли.

Рассказ Кости перебил подошедший молодой парень. Тот самый, что стоял над могилой.

— За попом я поеду, Игнат Василич.

— Иль очумел? — Гомозов глядел на парня снизу вверх, но так, что тот потупился, переступая с ноги на ногу.

Потом, распаляя сам себя, парень закричал, забирая всё выше:

— Чего очумел? Такая последняя воля батина, чтоб с попом, по-честному хоронили. Должон — нет я похоронить батю как следоват? А не сюда попа, так батю домой повезу. Пусть тама отпоёт. — Он остервенело сдёрнул шапку и кинул её оземь. — Поеду!

— Надень шапку, всем-то пустоту не показывай, — спокойно сказал Гомозов. — Пойдём-ка со мной, если сам забыл или не смыслишь. — Он поднялся, хотя видно было, что ходить ему нелегко.

Костя пошёл за ними. После яркого солнечного света показалось, что в избушке совсем темно. В нос ударил тяжёлый запах трудного человеческого дыхания и нечистых ран.

Приглядевшись, Костя увидел человек восемь раненых, лежащих на земляных нарах. На привет Гомозова только один, в середине нар, ответил кивком. Его широкая, лопатой, борода помела по груди — вперёд, назад. Остальные молча смотрели на командира. Иные плохо соображали, кто перед ними.

— Ну что, ребята, — нарочито бодрым голосом не то спросил, не то сказал Гомозов, — держимся? Крепитесь давайте. С часу на час фельдшера ждём из Корнева. Свой мужик, не выдаст. За ним поехали и лекарства привезут. Авось скоро все подниметесь беляков бить. Видал лазарет? — обратился Гомозов к парню, когда они вышли из землянки. — Ведь трогать их, увозить отсюда никак нельзя. В пути помрут! А ты — попа! Да поп твой этой же ночью эскадрон карателей приведёт сюда. В село повезёшь — сам рядом с батей в землю ляжешь. Не знаешь, как озверело кулачьё да богатеи? — Гомозов наклонился к парню, напряжённо глядел на него своими жёлтыми глазами и говорил тихо, как будто поверял сокровенное, то, что ему доподлинно известно, а ни парень, ни Костя, стоявший возле, знать ещё не могли. — Только не помогут им ни оружие иностранное, ни офицерьё с карателями, ни белочехи. Народ поднимается и скоро поднимется весь, до одного человека. Отряд наш пополнится. Прибудут люди хоть из той же Поречки, — он кивнул на Костю, — из других сёл да деревень. Да не наш один отряд действует… Соберёмся с силами, так и без иностранного оружия к чёртовой матери погоним белую сволочь. Вот тогда и можно будет воздать почести всем защитникам народным. И живым, и кто не дожил. А пока — ничего нельзя. Пусть простит батя твой, вечная ему память.

Парень ушёл, Гомозов, тяжело ступая, вернулся к завалинке и снова опустился на неё, показав сесть рядом и Косте.

— Отцу передай — сейчас на помощь Поречному послать некого. Парни наши на боевое дело отосланы. Вернуться должны не раньше как дня через три. А которые оставались, вчера бой приняли с настоящим войсковым отрядом. Здорово потрепали нас. Еле уволоклись сюда, в лес… Твоему отцу и тебе за то, что людей от смерти спасли, спасибо. Если узнаете, куда скрылся Арсентий, кузнец, передайте ему — очень нам нужен. Оружия, скажи, мало, а он пики ковать мастер.

Гомозов умолк. Молчал и Костя. Горе отряда — стонущие раненые в избушке, молчаливые могилы на поляне — тяжёлым грузом легло на его сердце, а разуму всё ещё было трудно охватить, что эти люди, такие родные, совсем как пореченские мужики, и есть те самые лихие, грозные партизаны, которых боятся богатеи и даже белые войска.