Раиса Григорьева - Крестьянский сын

— Ты хоть кого запомнила из тех, что записывал этот гад?

— А как же, всех! Человек двенадцать называл, всех помню.

— Говори скорей.

— Погоди, погоди. Ну, записывали дяденьку Мирона Колесова, Скобельникова Емельяна. — Груня загнула два пальца. — Ещё Немогутного Ивана — три.

«Ивана», — повторял про себя Костя и тоже загибал пальцы, чтобы лучше запомнить.

— Ещё кузнеца дядю Арсентия. Хозяин ещё велел записать, что дядя Арсентий ковал чего-то для этих разбойников. Погоди, ещё кого же? А, вот, Семёна безногого…

Костя загнул десять пальцев и ещё два. Все двенадцать.

— Никого больше?

— Нет, все. Я считала.

— А моего батю не записывали?

— Да ты что? С чего им?

— А других с чего? Ну ладно. Теперь я побежал, а ты смотри никому ни слова. Поняла? Тут дело не шутейное. Так сказать, секрет смертельный! — не без скрытой гордости повторил Костя слышанное весной от отца. — Не скажешь?

— Что ты!

— А ежели хозяева догадываться станут, ты тогда: не слыхала, мол, не видала, первый раз слышишь, ничего не знаешь. Сделаешь так?

— Вот крест святой! А почему им догадаться?.. Костя, Кось!..

Но его уже не было рядом. Отсюда ближе всего до дома Мирона Колесова, туда и направился Костя. Улица ещё не спала. Хоть летом сельчане обычно старались улечься, не зажигая огня, — сегодня светились многие окна. Слышались пьяные вскрики, песни, праздничный шум.

Тот самый пожилой мужик, который утром рассуждал с Кондратом Безбородовым об объявлении Могильникова, оказался только слегка навеселе. Выслушав сбивчивое Костино сообщение, он строго переспросил:

— Кто поехал доносить, говоришь?

— Этого не скажу, дядя Мирон. Только верно слово, знаю, поехал один человек.

Не скрывать бы надо про Федьку, а всем рассказывать. Но Костя понимает, что так можно Груню подвести, и молчит.

— Кто послал тебя?

— Никто. Я сам как узнал, так сюда.

— Откуда узнал?

— Ниоткуда. Сам.

— Ну, ты со мной, паря, эти шутки не шуткуй. Скажу вот отцу, он те поучит, как озоровать. А то, главное, наслушались утром и ходят теперь, людей пугают.

— Дяденька Мирон, ей-богу, правда!

— Иди, иди давай. Тех пугай, которые виноватые. А нам бояться нечего. Иди, паря, от греха, а то, не ровен час, у меня рука тяжёлая.

— Дя Мирон!

Ну что будешь делать? Ушёл в дом и дверью хлопнул. Как ему растолковать?

Отец укладывался спать, когда младший сын, вернувшийся с гулянья, бледный от какого-то непонятного волнения, стал его настойчиво просить выйти, поговорить. Да осторожно, чтоб даже мать не догадалась.

— Говоришь, так и поехал на ночь глядя? А перепутать чего-нето, переврать не могла эта девчонка?

— Нет, она хоть перепугалась и понять не поняла, что к чему, а рассказала всё как было…

Стоя у своих ворот, Костя видел, как отец направился к дому Скобельниковых. В окнах вспыхнул свет, заметались тени.

Потом так же внезапно свет погас. Отец снова показался на улице. Костя сорвался в бег, догнал:

— Батя, мне велите, что говорить, я всех обегаю.

— Иди домой. Тебя, вишь, не послушал Колесов.

— А вы научите, как говорить, чтоб поверили…

В эту ночь, утомлённые сутолокой праздничного дня, пореченцы крепко спали. Лишь немногие слышали, как в неурочный час по улицам громыхали телеги, увозя своих хозяев со всеми детьми и домочадцами и наскоро собранным скарбом подальше от неминучей беды, как сонно мычали привязанные к телегам коровы. А кто и слышал, так внимания не обратил: известное дело, праздник. Гости из других деревень по домам разъезжаются…

Каратели въехали в Поречное рано утром. Село только просыпалось. Никто ещё не успел уйти в поле, в луга, на льняные стлища.

Два офицера с солдатами с ночи сидели в сёдлах, не выспались. На коротком привале подбодрили себя водкой, но сил она не прибавила. Разве только усилила раздражение и злость на это село, где, несмотря на угрозы и запреты, двенадцать семей, а то и больше, связаны с партизанской шайкой. Но сегодня этому придёт конец. По дорогам, ведущим из села, отряд оставил заслоны — никто незаметным уйти-выехать не сумеет.

Старый сборненский сторож Трофим Гавриленко, открывая сборню перед непрошеными гостями, с перепугу никак не мог попасть ключом в замок и первый получил угощение: ремённая плётка с размаху обжалила спину, оставив горячий след.

Очень скоро к сборне прибежал староста Максюта Борискин, кланялся господам офицерам, просил к себе отзавтракать чем бог послал. Начальник отряда отказываться не стал, только сказал, что сначала дело надо сделать. Очень распущенное село — целое разбойничье гнездо в нём обитает, а он, староста, об этом известить не поторопился. Пришла очередь Максютиным рукам трястись.