Николай Кузьмин: Кто сильней себя

— Обормоты! Кретины! — в гневе и со сжатыми кулаками шептал он. — Правильно презирал вас и презирать буду. Как любить таких недоразвитых? Какие вы мне товарищи — стадо ослов! Ведь только осёл захрапит спокойно, когда человек мучается под наказанием. Только дурак!..

В это время хлопнула дверь.

Максим осёкся и поперхнулся плохими словами. Он протёр мокрые глаза, но ничего не изменилось. Не изменилось потому, что ребята действительно высыпали на веранду. Всё его звено без исключения. И они без исключения построились вдоль перил.

— Так, — сказала Галя, отложив книгу. — Значит, солидарность?

Миша ответил:

— Да нет. Мы просто будем стоять заодно.

— И долго?

— Пока не отпустишь Максима в палату. В нашу палату, конечно. К девчонкам ему нельзя.

Ну, что тут расписывать, если нетрудно догадаться про дальнейшее. В дальнейшем Галя сказала маленькую речь по случаю всего. Вторая звёздочка намотала на ус, а потом, как и положено, вернулась на кровати вместе с Максимом. История закончилась крепким сном. Правда, один человек много ворочался в потёмках и шуршал одеялом. Но это был не лунатик, хотя и Максим. Он просто не мог успокоиться, решить что-то важное в связи с чем-то. Он всё не спал да не спал, а когда проснулся, уже трубили подъём другого дня.

В этот миг Максим бросил подушку на пол и внезапно взял слово для серьёзного заявления от чистого сердца. Он так и сказал. А ещё сказал:

— Во-первых, я никакой не лунатик. Во-вторых…

Тут он запнулся, умолк на секунду с лишним. Ребята смотрели и ждали во все глаза. Максим подскочил к двери, выглянул из палаты, прикрыл дверь поплотнее и только тогда набрался духу продолжать.

— Во-вторых, я был много неправ и признаю это. Не надо, не перебивайте, ребята! Я прошу прощения у всей звёздочки… За обиды и прозвища. За свои мысли про вас и вообще…

— Во как запел! — вставил насмешливый голос Боря.

— Ты-то молчал бы! — пихнул его Коля, а Славка Петров накинул одеяло на говорливую голову, после чего опять стало тихо.

— Ну, — сказал Миша, — продолжай.

— Всё, — сказал Максим, — я кончил.

— Понятно, — сказали остальные ребята, ничему не удивляясь. — Мы это запомним. Запомни и ты!..

Коля Смирнов был простой парень. Только упитанный в теле, Колобок, а больше ничего. Он не бегал сквозь забор в Африку, никем не руководил, не безобразничал напропалую. Правда, он состоял в рядах редколлегии, но незаметно. И всё же многие ребята из группы сильно запомнили его. В чём тут секрет и вся штука, поймёте не спеша. А сразу можно сказать, что, когда некоторым в дальнейшей судьбе приходил на ум Коля Смирнов, они мгновенно задумывались о чём-то очень важном.

А с первых дней в лагере он оказался сущий простофиля. То есть кое-кому это показалось. Галя велела тогда положить чемоданы в кладовку, а потом занять в переодевалке шкафчики для смены одежды под настроение и погоду. Вот Коля и выбрал подходящий. Но тут выяснилось, что ещё один человек подумал, какой подходящий шкафчик. Причём ему самому, а не Коле. И этот человек бойко сказал:

— Ты, толстый! Ну-ка пусти, я здесь буду. Я рядом с товарищем, а тебе всё равно.

Коле было, конечно, не всё равно. Коле местечко нравилось. Но он посмотрел на бойкого парня с улыбкой. И ответил ему опять-таки с улыбкой:

— Хорошо. Раз у тебя товарищ сбоку, я уступлю, ладно.

После этого он перешёл к другому шкафчику, где ничего не находилось, кроме пустоты. Но едва облюбовал гвоздик для вешанья, как моментально подскочили девочки и закричали:

— Это наша половина, не пристраивайся! Ваша там, за перегородкой. Ты что, не знаешь или впервые?

— Да нет, — ответил им Коля. — Я просто, — и опять с улыбкой уступил.

Короче говоря, его теснили да теснили все кому не лень. Его теснили и оттирали до тех пор, Пока было куда. В результате Коля обосновался на проходе людей в комнату и обратно. Потом ему не раз перепадало дверью по спине и в шкафчик было не угодить, но он всё равно улыбался, как счастливый.

Вообще-то, многие в жизни улыбаются, потому что это приятно. Коля улыбался больше других и так часто — будто без передышки. Одновременно он был не дурачок, чтобы хохотать до упаду на чужой палец. Улыбка у него происходила тихо, скромно, зато в любую минуту, когда с ним заговаривали. Максим ехидничал: мол, не хватает кожи на лице. В ответ Коля объяснял:

— Да нет, я могу потерпеть. Просто мне хорошо, но я могу долго не улыбаться.

С этими словами он прикрывал рот ладошкой, потому что улыбка делалась ещё шире, просто некуда девать…