Моника Хьюз: История с танцем призраков [повесть]

— Может, и мне надо идти искать свой дух?

— Боюсь, без танца призраков это невозможно. Отец учил меня, что одно связано с другим. Просто так дух не найти.

— Тогда давай устроим танец призраков. Это же в твоих силах, а, прадедушка? Ведь ты вождь.

— У нас нет укладки. — Старец опустил голову, будто застыдившись. — Все наши обрядовые принадлежности утеряны. Одни — незаконно продали наши укладки, другие — незаконно их купили. Вот все и сгинуло. От меня ускользают даже воспоминания о танце, о молитвах. Сейчас они едва теплятся в моей памяти, словно вкус материнского молока.

— Тогда я буду искать мой дух без танца призраков. Темноты я все равно не боюсь.

— Может, и плохо, что не боишься. Мудрый человек всегда знает, чего ему следует бояться.

— Сейчас времена другие. Ночью полно всяких звуков, да и света хватает. Есть уличные фонари, машины. Когда ты был маленький, все было иначе.

— Если ночные странники больше не охотятся за душами живущих, могли исчезнуть и духи, которых мы ищем.

— В детстве я темноты боялся.

— Может, тогда ты был умнее.

— Может быть. Прадедушка, а как выглядит укладка призраков?

— Как обычный сверток.

— А что внутри?

— Об этом не говорят, укладку разворачивают только во время церемонии. — Голос старца звучал серьезно, почти укоризненно.

— Но…

— Сверток как сверток. Кусок бизоньей кожи, выкрашенный красной охрой, а внутри ритуальные принадлежности, без них танца нет. Бывают табачная укладка, бизонья укладка, укладка солнечного танца…

— И укладка призраков. Знать бы, что внутри. Может, мы бы сделали ее сами.

— Нет. Этого тебе не скажу даже я. Если тебе придется когда-нибудь увидеть танец — увидишь и то, что нужно для обряда. Только ничего этого не будет. Все укладки потеряны. А что внутри — это стерлось из нашей памяти. — И старец рубанул воздух ребром ладони, будто ножом.

— А почему укладки выкрашены красной охрой?

— Потому что для индейцев красная охра священна.

— Но почему?

— Потому что так было всегда. — Старец засмеялся. — Том, ты задаешь столько вопросов, может, тебе все же податься в адвокаты?

Как обычно после лета, втянуться в школьную жизнь было нелегко. Казалось, все ребята — это горошины разного размера, которые трясут и просеивают сквозь сито. В первые недели привыкаешь к новым учебникам, к новому расписанию, новым лицам. Потом в один прекрасный день все встает на место, и ты точно знаешь, где тебе положено быть и что делать в каждый из дней недели с восьми тридцати до последнего звонка в три часа дня.

Сито сделало свое дело — все теперь делились на друзей, врагов и серединок на половинку. Оказалось, у Тома в этом году врагов меньше, а серединок на половинку больше. Трое ребят ему нравились особенно — их вполне можно пригласить к себе домой, вместе заняться детской железной дорогой и строительством игрушечных ракет или сходить к ним.

Появился у него и настоящий друг, и это многое изменило в жизни Тома. Питу Каммингсу не страшно доверить самое важное, самое сокровенное. В школе он был новенький. Четырнадцать лет, худощав, лицо заостренное, по всем предметам дела у него шли блестяще. Подыгрывать учителям он и не думал. Наоборот, был не прочь повольничать и отколоть какой-нибудь номер, и это, естественно, навлекало на него учительский гнев. Но у Пита был хорошо подвешен язык, и ему всегда удавалось выкрутиться.

Том и сам не заметил, как рассказал Питу о прадедушке, духах и укладке призраков. Пит выслушал его без тени улыбки и, когда Том кончил, сказал:

— Плохо, что мы не знаем, куда девались все укладки. А то выкрали бы их обратно.

— Выкрали? — ошарашенно переспросил Том.

— Ну вообще-то это не кража. Просто возвращение прежнему владельцу. В государственном масштабе такое делается постоянно — возьми территории, произведения искусства. А крестоносцы и Святая земля? Ведь сколько лет кровь рекой текла! А из-за чего?

— Пит, когда ты говоришь, все вроде бы логично. Но я даже не знаю, куда девались эти укладки. Может, их уничтожили. Ведь дело было пятьдесят, а то и сто лет назад.

— Давай спросим мистера Майлса, может, он что-то об этом слышал.

Мистер Майлс преподавал у них общественные науки.

— Смеешься, что ли? Он и так ко мне цепляется. И потом — он же ненавидит индейцев. Да и откуда ему знать про укладки? Только по учебнику нас и учит.