Моника Хьюз - История с танцем призраков [повесть]

— Я вас не боюсь, ночные странники, — едва слышно прошептал он. — Я защищен. Вы мне ничего не сделаете.

Между тем постукивание не прекращалось. Он заставил себя подняться и, собрав все свое мужество, повернулся в сторону источника звука. Покусывая губы, он осветил фонариком шкафчик с экспонатами.

Что, собственно, он ожидал там увидеть? Неужели думал, что, как в истории с человеком, попавшим в шалаш смерти, кости ожили, что, преклонив колени прямо в шкафчике, мертвецы ритмично покачиваются из стороны в сторону, а сжатые, лишенные плоти костяшки пальцев негромко постукивают по стеклу? А почему нет? В конце концов, завтра день Всех святых.

Пот заливал Тому глаза, он задыхался, будто четыре раза проплыл бассейн из конца в конец. Крепко держа фонарь, он вытер лицо рукавом куртки, несколько раз моргнул.

Запыленные кости лежали, как и прежде, объятые вечным сном. Когда волны страха улеглись, он понял — постукивание доносится не из шкафчика, а откуда-то из-за него. Но ведь за шкафчиком ничего нет, голая стена, да еще труба отопления, которая поднималась в такую же галерею на следующем этаже.

Теперь, когда навеянный собственными страхами гул затих в его ушах, он явственно услышал и понял — это сигнал. Сигнал, знакомый любому ребенку, даже и не имеющему понятия об азбуке Морзе. Международный сигнал бедствия, просьба о помощи — вот что это было… Три коротких, три длинных, три коротких. S…O…S… Снова и снова кто-то стучал по трубе отопления из галереи сверху, по соседству с комнатой, где выставлены золотые фигурки.

Позднее, вспоминая все происшедшее, Том понял, что на сомнения и колебания ушло не больше минуты, но тогда это время показалось ему вечностью — один за другим он перебирал варианты: как поступить? А действие развивалось с замедленной скоростью сна-фантазии, словно в ролике, рекламирующем шампунь.

Прямо перед ним — футах в двадцати — находилась дверь запасного выхода. Можно выбраться из музея, прежде чем на него наткнутся «они», если «они» еще здесь, либо явится полиция и арестует его. В конце концов, подсказывал ему трезвый голос разума, самое главное, чтобы фамилия его семьи не попала в газеты, не звучала в суде. Можно заскочить в будку ближайшего телефона-автомата и предупредить полицию, если им это еще не известно: в музей проникли взломщики, ранен один из охранников. Это будет вполне гражданский поступок. И тонкий ход. Скорее всего, это посоветовал бы и Пит.

И в то же время другой живший в нем человек, но такой расторопный, не такой практичный, говорил Тому: на самом дело у него нет выбора, он обязан подняться наверх, откликнуться на SOS — других вариантов нет и быть не может. А трезвый голос настаивал:

«Может, грабители еще там, наверху. Они пристукнут и тебя, и какой будет толк? Лучше давай ищи телефон-автомат».

«Но пока ты будешь бегать и искать автомат, они могут убить охранника».

«Они могут убить и тебя, Том, если поймают».

«Может быть. Придется рискнуть».

«Не будь эгоистом. Я ведь предлагаю тебе бежать не ради тебя самого. Ради отца. Неужели ты хочешь, чтобы его новое назначение повисло на волоске?»

«Нет, конечно, но я должен помочь человеку».

«Если бы ты любил отца по-настоящему, ты не стал бы так рисковать».

Сидевший в нем умник явно зашел слишком далеко, и, поморщившись, Том вышел из галереи, как был, в носках, бесшумно пробрался в вестибюль, а оттуда но широкой мраморной лестнице поднялся наверх.

Лестница огибала северо-западный угол вестибюля, и, когда глаза его оказались вровень с полом второго этажа, Том остановился: с этой точки сквозь мраморные перила лестницы просматривался вход в большую галерею, часть которой находилась прямо над галереей черноногих.

Справа был вход в небольшой зал для особых экспонатов, где и выставлялись мексиканские золотые фигурки. С места, где он стоял, этот зал виден не был. Никаких звуков оттуда не доносилось.

По левую руку находился просторный салон, он соединял два верхних крыла музея, свет в него проникал через окна во всю стену с северной и южной стороны. Освещения хватало, чтобы увидеть: в салоне никого нет, по крайней мере на виду. Если кто-то прячется за кадкой с растениями или за одним из больших диванов… Ну, тогда другое дело.

Придется рискнуть. Не сидеть же тут всю ночь в засаде. Тихонько, пригнувшись, он прокрался по оставшимся ступенькам и бесшумно проскочил через открытое пространство ко входу в галерею. Добежав до викторианской пианолы, он остановился и присел позади нее — разобраться в обстановке, сориентироваться.