Моника Хьюз - История с танцем призраков [повесть]

— О чем? По-моему, ты уже все сказал, разве нет?

— Это как понять?

— А так, что ты натрепал всему классу насчет танца призраков и всего остального!

— С чего это тебе взбрело в голову?

Пит даже остановился — прямо под уличным фонарем. В голубоватом мерцании было видно, как лицо его побледнело, глаза налились кровью.

— Видел я, как на общественных науках все на меня смотрели. Порядочные люди так не поступают, Питер Каммингс.

— Да ты спятил! — воскликнул Пит. — Я и словом никому не обмолвился. Ты все напридумывал, дуралей.

— Сам дуралей, — машинально откликнулся Том, но тут же уставился на Пита. — Значит… Ты никому ничего не говорил?

— Никому и ничего. А за доверие — спасибо. Теперь слушай, что я тебе скажу. С меня твоих штучек достаточно, Том Лайтфут. Нельзя человека допустить к чему-то важному, вроде танца призраков, а потом взять и захлопнуть дверь у него перед носом, отлучить от всего остального, отказаться от его помощи.

— Да не могу я. Объяснял уже.

— Для начала — без меня ты бы в жизни не добыл укладку, а значит, твой прадедушка не устроил бы танец призраков. И на место эту укладку тебе без меня не положить, нашел способ — тыркаться в музейные стены среди ночи.

— Что я могу поделать? — выдавил из себя Том.

— Все твоя дурацкая гордость. Спорить готов, что могу открыть одну из этих дверей. Хочешь, попробую? Еще не поздно вернуться. Открою, точно тебе говорю! Только скажи.

— Нет! Черт возьми, Пит, сколько раз тебе повторять: я все должен сделать сам!

— Что ж, приятель, ладно. Желаю удачи! — Пит повернулся, чтобы уйти.

Том глотнул слюну.

— По крайней мере, до дома можно пройтись вместе.

Насчет его гордости Пит прав, с грустью подумал Том.

Задание прадедушки костью застряло в горле. Неужели Пит сейчас уйдет? Тогда их дружбе — хорошей дружбе — конец.

Наверное, это понял и Пит. Во всяком случае, он заставил себя усмехнуться и небрежно пожал плечами:

— Законом это не запрещается. Тротуар открыт для всех.

Среда выпала на канун дня Всех святых, в школе после уроков устроили танцы. У Тома было странное чувство, будто он одновременно находится в двух мирах. Вот он в спортзале на дискотеке танцует под грохочущую музыку рок-ансамбля, и тут же — в освещенном костерком шалаше, с орлиным пером в волосах, он подпрыгивает и приседает, как Сгусток Крови, под монотонное пение прадедушки.

В этом одурманенном состоянии он пребывал до вечера, даже не заметил, что на ужин мама приготовила его любимое блюдо — баранью отбивную. Сел за уроки, но они повергли его в глубокое уныние, и когда он наконец разделался с ними и мог идти к музею, что-то в нем восстало против всей этой авантюры.

Зачем мне это, спрашивал он себя, натягивая водолазку и темные джинсы. Я так устал. И все равно дело гиблое. Может, плюнуть на все, отказаться от этой затеи и делать то, что хочет отец — стать в конце концов белым адвокатом? И мама будет довольна. По воскресеньям играть в гольф. Подстроиться к системе. А что? Ведь так поступают почти все, разве нет? Да и сам я, наверное, со временем к этому привыкну и буду счастлив… Но едва эти мысли возникали, он уже знал: нет, он просто себя обманывает.

Выйдя за порог, он увидел, что погода изменилась. Пора, которую называют бабьим летом, кончилась, из-за угла вот-вот появится зима. Опавшие листья на тротуаре прихватил морозец, в неровностях мостовой тускло поблескивал лодок. После засаженного деревьями жилого квартала ему открылось небо — черное, густое, и звезды на этом фоне излучали жесткий белый свет. Он поежился, глубже засунул руки в карманы и вприпрыжку побежал вниз, к реке.

Было около половины одиннадцатого. Обычно он выходил пораньше, а в этот вечер несколько раз пришлось отрываться от уроков и идти открывать дверь: за положенным угощением — праздник Всех святых — приходили соседские дети. Потом его запрягла мама — искать вместе с ней какие-то столики для бриджа, которые всегда хранились в подвале, но вдруг исчезли. Было почти десять часов, когда он все-таки извлек их на свет божий — с антресоли в гараже.

«Завтра они мне понадобятся, — объявила мама. — Пожалуйста, дорогой, прежде чем нести их в дом, смахни на улице пыль и паутину. А завтра Гертруда пройдется по этим столикам мокрой тряпкой».