Александр Лебеденко - Первая министерская

Но однажды француз не пришел после звонка на урок в шестой класс. Прошло пять, десять, пятнадцать минут, а француза нет как нет. Это было удивительно! Ярославский француз был американцем по аккуратности.

Шестиклассники выскакивали в коридор. Барсуков добежал даже до сторожа Якова, но сейчас же метнулся обратно, так как Яков многозначительно указал пальцем на директорскую дверь.

Сообразительный юноша влетел в класс, вскочил на кафедру и шепотом — так, что можно было его услышать в конце коридора, — прохрипел:

— Ребята, француз у Селедки!

Уже прошло пол-урока, когда француз вошел в класс. Он прикладывал к губам большой смятый платок. Он положил на кафедру, не раскрывая, классный журнал, подошел к первой парте, на которой сидели Ашанин и Тымиш, ничего не сказал и опять отошел к окну.

В классе царила тишина, более глубокая, чем на уроках директора. Дробными, звонкими шажками пробежал француз от окна к доске, затем опять к Ашанину, к окну и к кафедре. Схватил журнал, опять приложил платок к губам и помчался к выходу.

У дверей остановился и бросил в класс, ни на кого не глядя:

— Простите, господа, немыслимо разболелась голова… Придется пойти домой.

И убежал.

Вечером к гимназистам, которые позвонили у подъезда маленького домика, вышла прислуга и сказала, не дожидаясь вопроса:

— Барин спят. Они нездоровы. — И быстро-быстро захлопнула дверь.

На другой день француз был при исполнении служебных обязанностей. Но разговоры кончились. Кончились навсегда… Остались экзерцисы, неправильные глаголы, сюбжонктивы…

Сложными, кривыми путями прошел слух…

Селедка накрутил хвост французу. За французом уже и без того водились грехи, а теперь ему было предложено: либо он резко изменит свое поведение, прекратит разговоры на политические темы, прекратит гимназические чаи у себя дома, либо ему будет предложено подать в отставку — и двери правительственной школы закроются для него навсегда. А у француза — сын и дочь. Оба — в правительственных гимназиях…

— Ну, вот и все ясно, как шоколад, — с претензией на остроумие заканчивали осведомленные люди.

патетически продекламировал Андрей.

— Уже посетил! — перебил его Ливанов. — И никаких огоньков…

— Андрей, смотри. Да тут целый пир. Вот здорово! Боюсь, как бы не кончилось дело oleum ricini [10] Слабительное. .

В классную дверь опять заглянула непричесанная голова сторожа Якова.

— Еще вам, держите!

Сверток в синей бумаге перешел в руки Ливанова.

— Словно сговорились. Там ветчина, сосиски, котлеты, а здесь виноград, груши, яблоки. Не хватает только бутылки токая! Кто это старается?!

Котельников не принимал участия в торжестве. Он сидел с ногами на широком классном окне и смотрел на городской сквер. По безлистым, укрытым февральским снегом аллеям бродили одинокие фигуры любителей зимних прогулок.

Днепр лежал внизу белой дорогой, словно кто-то щедро развернул широкую штуку серебристого полотна. Солнце садилось на крышу тюрьмы. Серой щетиной стояли по обочинам сквера оголенные кусты. Часовой застыл на месте, и штык его на фоне белой стены казался таким же высохшим сучком, с которого опали лапчатые летние листья.

— Васька, иди лопать! Тут на три обеда хватит! — приглашал Андрей.

Василий продолжал смотреть в окно.

— Я не голоден. Не знаю, к чему такая демонстрация!

— Ну, пошел философствовать, — махнул рукой Ливанов. — Что тут непонятного? Мог весь класс сидеть, а сидим только мы трое. Ну, вот нам и принесли доказательства товарищеской признательности.

Василий пожал плечами и не ответил товарищам.

— Не хочешь-ну и черт с тобой! Нажмем, Андрей! — И товарищи принялись уплетать принесенную еду.

Ваську разбирала досада. Разве это называется держать себя в руках?! Выскочил он в классе с признанием наперекор всем новым мыслям. Тут же спохватился — ведь этак можно получить документы, лишиться урока, но было поздно. Андрей, Ливанов и это угощение — все это было ни к чему.

Когда первый голод был утолен, Ливанов растянулся на парте. Он бросал виноградинки кверху и ловил их ртом. Ягоды большею частью падали на пол и катились в разные стороны. Ливанов смеялся, как расшалившийся ребенок.

— Что дурака валяешь? — зло сказал Котельников. — Нажрался, так отдай остальное Якову!

— Это я, должно быть, поглупел от скуки, — сознался Ливанов. — Наглядное доказательство пользы, которую приносят гимназические меры наказания.