Наталья Дурова: Почему?

— Нельзя мне, так надо, надо.

Папа вышел из машины и стоял в стороне, теребя перчатки. Татка побежала к нему, хотела что-то сказать, показывая на маму, но папа остановил её, прижал к себе и тихо, чтобы никто не слышал, сказал:

— Оставь её, Тата. Мама теперь не наша.

Татка рванулась от папы и закричала:

— Мамочка моя, не хочу, моя!.. Поедем, мама! Поедем же!..

— Не могу. Слышишь, Тата, нельзя. Надо. Так надо, повторяла мама, но в голосе её уже не было решительности. Мама закрыла лицо руками. Тогда Татка вернулась к папе и гневно прошептала:

— Ну и пусть! Не надо её брать.

Машина поехала, а мама всё стояла на углу, растерянно и безразлично разглядывая мостовую.

На вокзал пришла мамина мама Таткина бабушка. Она принесла пирожки и ещё чего-то, очень много, целую авоську.

Татка давно не видала бабушку, почти два месяца. Вообще этот год бабушка не приезжала к ним домой. Сначала она всё болела, а потом поссорилась с мамой и поэтому, когда звонила по телефону, то разговаривала с Таткой или с папой. Иногда в свободное время, в воскресенье, папа отвозил Татку на целый день к бабушке. Вот было весело!

Сейчас, войдя в купе, бабушка окинула всё хозяйским глазом и начала командовать:

— Значит, вещи на месте. Погоди, а где плетёнка с продуктами?

— Мама, да не волнуйтесь, всё будет в порядке.

— Как это в порядке, когда плетёнку наверх загнали? Ведь там же масло. Как ты будешь ехать четверо суток с ребёнком на верхней полке, не представляю!

Таткин папа посмотрел на соседа и рассмеялся. Дипломатический ход бабушки был удачен. Через несколько секунд Татка уже сидела на нижней полке.

— Осталось семь минут. Будь осторожен, Петенька!

Неожиданно бабушка обняла папу и заплакала:

— Кто бы мог подумать! Прости и меня, старую…

— Успокойтесь, мама! папа погладил бабушку по голове совсем как Татку, когда она плачет, достал платок и высморкался. Глаза у него покраснели. Татка тоже чуть не заплакала, но в это время объявили, что поезд должен ехать, а провожающим надо сойти. Бабушка заплакала ещё сильнее, заставила папу зачем-то присесть и снова поцеловала Татку. Потом папа пошёл её проводить. Поезд ехал сначала медленно, так что бабушка успевала идти рядом и махать Татке рукой. Вдруг поезд заторопился, и сколько бы Татка ни смотрела вбок, бабушки уже не было видно. Перрон быстро сменили пригороды, и когда уже совсем скрылась Москва, в купе вошёл Таткин папа.

У Татки опять было много вопросов, и главный из них приедет ли к ним мама?

Татку так и подмывало одним махом выпалить отцу мучившие вопросы, но в купе было много народу и ни одного знакомого. Татка застеснялась, отодвинулась дальше в угол и стала думать.

Она живо представила себе детский сад, своих подруг, и друзей, и Витьку Чупрыгина, который всё-таки ухитрился отколотить её на прощанье. Татка вспомнила это, и ей стало жалко свою маму. А что, если мамин «друг детства» такой, как Витька? Это тоже был вопрос.

Татка вздохнула, прислонилась к жёсткой вагонной подушке, похожей на диванный валик, но уснуть не могла. Она ворочалась, и всё время её не покидало чувство беды. Татка открыла глаза. Синий огонёк лампочки, дрожа, освещал купе, папа и двое соседей тихо беседовали. Татке показалось, что все о ней забыли, она обхватила руками подушку и громко заплакала:

— Мамочка, мамочка!..

Папа взял её на руки, стал успокаивать, но от этого Татка стала ещё сильнее плакать.

— Мамочка!.. Почему, почему она не наша, почему? плакала Татка.

Папа молчал.

А поезд ехал себе и ехал. Ему не было дела ни до маленькой Татки, ни до её «почему».