Круговых Петрович - Юрка — сын командира

— Ты бы потеплее оделся, сын, а то и в самом деле простудишься,— посоветовал, проходя мимо Юрки.

— А-а, лучше я домой пойду...

А что дома делать? Хоть опять ложись спать.

Попытался разобрать старый будильник — вылетела откуда-то пружина, так больно стеганула по руке, что слёзы на глаза навернулись.

Швырнул будильник в мусорное ведро.

— Мама, когда мне в школу?

— Через неделю, сынок.

— А у меня... звёздочки нету. Октябрятской. Когда уезжали, я Славику подарил, а теперь — нету.

— Может, в школе продают. Купишь.

— Ага, «купишь»... Не пойду я в школу без звёздочки.

— Но ведь целая неделя впереди, придумаем что-нибудь.

— Ага, «придумаем»... Ничего не придумаем. Все придут со звёздочками, а я один, как дура-а-ак...

— Опять нюни распустил... Ох, горе моё... Да ты, наверное, в самом деле болен?— Мама приложила ладонь к Юркиному лбу, и в это время снаружи донеслось: «Фью-фью, фюрр», немного погодя снова: «Фью-фью, фью-фью, фюрр».

Юрка схватил Дункана, рванулся к двери.

Шахназаров, как и тогда, утром, стоял под ёлкой, как и тогда улыбался добродушно и широко — рот до ушей.

— Ну, здравствуй,— сказал, протягивая руку.— Скучал?

— Ага.

— Я, брат, тоже скучал. Пойдём. Дядя Стёпа такую форму для тебя соорудил — закачаешься! Постой... Опять глаза какие-то... Ревел? Кто же тебя обидел?

— Скоро в школу,— зашмыгал Юрка носом,— а у меня октябрятской звёздочки нету...

— И ты лучшего выхода не нашел, как пореветь.— сказал удивлённо Шахназаров.— Кто ты такой?

— Юрка.

— Не о том я. Ты — будущий мужчина. А какой же из тебя выйдет мужчина, если постоянно ревёшь? Мужчина — это...— Шахназаров сжал руку в кулак и потряс им, сделав суровое лицо,— это кремень! Трудно, больно ему, а он зубы сожмёт и только ещё крепче становится. Понял? И переборет любую беду,— он человек сильный, мужественный. Потому и зовётся мужчиной. Вот представь, Юрка, случилось, допустим, как в сказке: по каждому пустяку все мужчины начали вдруг плакать. Палец порезал — ревёт, зуб заболел — прямо воет. Вот была бы потеха!..

Юрка закрыл глаза, представляя:

Шахназаров — шёл, споткнулся и упал, поднялся — плачет.

Старшина дивизиона — суровый усатый дяденька — зацепился за что-то, выходя из машины, порвал рукав мундира — плачет.

У папы заболел зуб, бегает папа по комнате — плачет.

Пётр Михайлович, полковник, застёгивает рубашку. Оторвалась пуговица — плачет.

И таким смешным показалось всё это Юрке, что не сдержался он, захохотал.

— Потешно, правда?— спросил, ухмыляясь, Шахназаров.

— Ага, и как-то... тьфу!

— Видишь, даже противно. А ты ведь тоже уже не маленький, К тому же с завтрашнего дня будешь вроде как солдат.

Шли они почему-то вдоль глухого высокого забора в самый отдалённый угол огневой, а там зачем-то оказался еще один забор, по краям которого стояли две собачьи конуры. Между заборами пролегла длинная узкая площадка.

— Что это?— спросил Юрка.

— Блокпосты. Вот здесь и гуляют всю ночь Рекс и Венера.

Сразу за второй конурой оказалась и третья, поменьше двух. Возле неё ещё валялись стружки, опилки, терпковато и пряно пахло сосной.

— Тут будет нести службу вот этот зверь,— сказал Шахназаров, беря из Юркиных рук Дункана.— Ты ведь согласен, что это не кукла, а сторожевой пёс? Поэтому я сегодня для него и кабину сделал.

— А как он будет нести службу?— поинтересовался Юрка, втайне замирая от мысли, что Шаху, наверное, приказали отобрать у него Дункана.

— Как Рекс с Венерой. С завтрашнего дня у нас в дивизионе будет два помощника начальника караула по службе выводных караульных собак. Я старший, ты младший. Понял?

— Н-нет.

— Чего же тут непонятного? Я буду выводить на пост; Рекса и Венеру, ты — Дункана.

— Вот здорово!— не сдержал восторга Юрка.

А потом вдруг, взглянув на Дункана, заскучал:

— И мне уже никогда-никогда нельзя будет поиграть с ним?

— Почему же? Хоть весь день. Только на руках, пожалуйста, не таскай. Не игрушка.

Шахназаров просунул руку в конуру, достал оттуда прикованную одним концом к дверной планке цепочку,— на другом её конце был ремень с пряжкой,— затянул ремень на шее Дункана и опустил щенка на землю.

— Пусть привыкает. Пойдём к дяде Стёпе.

Пока тропинка не свернула за кусты, Юрка всё оглядывался. Дункан скулил, порывался бежать за ним, но цепочка не пускала, и Юрке было жаль его, хоть плачь.

— Шах, а ему не больно?

— Нет, ошейник свободный. Да не страдай ты, пожалуйста, ведь всё время будешь с ним.