Галина Ширяева - Утренний иней

Сапоги, которые она вчера вытащила из кучи мусора на задах (ее обувку спрятали под замок), еще не просохли, но это Настю не беспокоило нисколько. Теперь не обязательно спешить в Миловановку, теперь сначала надо увидеться с Евфалией Николаевной. Может быть, даже и не надо будет ничего говорить Евфалии Николаевне. Может быть, надо будет всего лишь посмотреть на нее. Она и без слов поймет, что хотела сказать ей Настя.

И теперь уже почти без прежней тоски вспомнила она, как бежала за Евфалией Николаевной тем зимним холодным вечером, увязая в снегу, по темной улице Дубовского и плакала, пытаясь удержать, остановить ее, и мороз до боли сковывал ресницы, и это было похоже на сегодняшний ее путь через ночной овраг по самой черной последней глубине. Она бежала тогда, увязая в сугробах, обливаясь слезами, и дед догнал ее и схватил за руку так крепко, что у нее потом всю ночь болело плечо. Она не спала потом до самого утра, но не из-за этой боли.

Кто бы мог думать, что случится такое!

Евфалия Николаевна приехала в Дубовское в зимние каникулы, чтобы навестить своих учеников, разъехавшихся на каникулы по домам, и вот вместо обыкновенного, может быть, даже приятного разговора (ведь Евфалия Николаевна так любила Настю) в Настином доме произошла грозная стычка, откинувшая Настю в далекое прошлое, в бесконечно далекое прошлое — когда и Насти-то еще на свете не было. В прошлое, которое так неожиданно воскресло у них в доме и к которому, как раньше казалось Насте, она не имела никакого отношения. Нет, она имела к этому прошлому прямое отношение, как и все люди, как и все, кто жил рядом и не рядом с ней, объединенные одним общим, великим. Но она никак не могла предположить, что прошлое, воскресшее в их доме в тот зимний вечер, повернется к ней своей страшной, чужой стороной, откинет Настю в ту черную последнюю глубину, отрежет ее от других людей, знакомых и незнакомых, причастных к тому прошлому совсем по-другому. Не так, как Настя. Оказывается, не так, как Настя…

Сквозь темную дымку длинных ресниц Настя видела, когда поднимала глаза вверх, как по небу суматошно бежали редкие белые облака, не знавшие, видимо, куда ж им деваться, куда спрятаться на таком ослепительном голубом небе под ослепительным солнцем, которое стояло уже довольно высоко. Даже, пожалуй, слишком высоко над лесом. Девочке с поющим именем давно пора было бы возвратиться. Не заблудилась ли, возвращаясь обратно? В Каменске, конечно, заблудиться невозможно — там любой прохожий выведет к лесопарку. А вот в лесопарке, смыкающемся с лесом, с оврагами, заблудиться было очень легко. Сама Настя, хорошо зная эти места с восьми лет, не один раз плутала здесь даже в зимнем лесу, когда протоптанных дорожек в нем бывает раз в двадцать меньше, чем летом.

Встревожившись, она вгляделась в темную стену леса по ту сторону оврага. Если ее новая знакомая забредет туда, на ту сторону, то выберется не скоро. Там — по-настоящему густой, местами непроходимый лес, почти без тропинок.

— Виолетта! — позвала Настя громко.

Никто ни поблизости, ни вдалеке не отозвался. Настя совсем встревожилась. Оставив все еще не просохшие сапоги на пеньке под солнышком, она пошла вдоль оврага, чтобы обойти его по краю и выйти к той знакомой ей с давних времен тропинке, ведущей из Каменска куда-то совсем далеко, которая, как она знала, всегда могла обмануть новичка и завести его в сторону от интерната.

Она шла по тропинке и время от времени громко звала Виолетту, но лес не отзывался. И как Настя могла отпустить эту девочку одну? Как Настя могла? Она шла по лесу и терзалась.

Знакомая цветочная поляна запестрела, зазеленела впереди, в просвете между деревьями.

— Виолетта!

— Собачку, что ли, потеряла? — раздался за ее спиной сочувственный голос.

Настя обернулась.

Высокая, вся в веснушках девочка, длинноногая и растрепанная, в голубых замызганных джинсах и в такой же замызганной курточке, совсем по-детски перемазанная соком ежевики, стояла перед ней.

— Декоративную, да?

— Что? — не поняла Настя.

— Я спрашиваю — декоративную собачку потеряла? Комнатную? Если декоративную, так ни за что сама отсюда не выберется, они совершенно неприспособленные. Пропадет! Уж ты меня извини, помочь я тебе никак не могу. Меня вот тоже ищут. Слышишь — вопят?

— Кри-во-ше-е-ва! — дружно скандировал на поляне хор звонких голосов. — Та-ня! Кри-во-ше-е-ва!

— Так почему же ты не отзовешься?

— А пусть повопят немного, пусть! — с какой-то непонятной досадой сказала девочка. — Пусть. А я послушаю… А ты ищи, ищи собачку, а то пропадет в лесу.