Лев Кассиль - Улица младшего сына

— А при чем тут Дубинин? — возмутился Володя. — Вот так уж сразу и Дубинин! Чуть что — всегда Дубинин виноват. Ты — староста, ты и отвечай. А то выбрали тебя, а ты моментально — Дубинин! Кленов начал, пусть он первый и извиняется. А я не дразнил.

— Ну, все равно — смеялся.

— Тебе хорошо, ты в другом конце сидишь! Ты бы вот села рядом, посмотрела бы, как Кленов-то обезьянничал, и на тебя бы смех напал.

А Донченко и Кленов, которых окружил весь класс, упрямо твердили:

— Посмеяться-то все рады, а чуть что — так на нас вали!

Да, скверная вышла история!

И теперь Володя тихо шел по улице, обдумывая все, что произошло. И что смешного он тут сам нашел? Как это его сумел рассмешить Кленов? Всегда он с ним ссорился, и до драки дело не раз доходило, а тут оказался невольно с ним заодно… И ведь что-то интересное начал рассказывать новый учитель. Послушать даже не дали… Опозорился класс!

Домой идти не хотелось. Володя спустился улицей ниже — школа находилась на горе, и даже двор ее был расположен террасами — «по долинам и по взгорьям», как шутили ребята, играя в войну между верхними и нижними дворами. Спустившись, Володя свернул на большую каменную лестницу, которая вела вниз, на Крестьянскую улицу… Он остановился и, хотя уже сотни раз видел надпись, вырезанную в камнях, прочел сегодня ее еще раз:

«Эта лестница сооружена в 1866 году иждивением керченского первой гильдии купеческого сына Василия Константинова «.

Эх ты, купеческий сын Василий Константинов! Был ли ты когда-нибудь в такой трудном положении, в каком находился сейчас медленно спускающийся по этой лестнице моряцкий сын Владимир Дубинин?..

Володя прошел по широкой прямой улице Ленина и свернул на улицу Энгельса. У красивого здания новой гостиницы громко пели чижи в клетках, висевших над головой знакомого птицелова Кирилюка. Сюда часто приходил послушать чижей и поболтать с их хозяином Володя. Птицелов знал все городские новости. Вокруг него всегда собирались береговые друзья Володи.

— Ну, что ты такой скучный? Арифметика не выходит? — спросил Кирилюк.

— Да нет, какая тут арифметика! — сказал Володя, присаживаясь на тротуар. — Так, в классе у нас ерунда одна получилась…

— Подрался, что ли, с кем? Нет, личность у тебя вполне целая, без последствий.

— Да не подрался я совсем! Хуже…

— Ну-у? Выгнали, что ли?

— Выгнать не выгнали, да могут. Может, и следовало бы… Правда, я сам не виноват — я только потом уж смеяться стал, а начал-то не я…

И Володя рассказал своему старому приятелю, как было дело. Кирилюк только присвистнул. Чижи, обрадовавшись сигналу, тоже принялись свиристеть.

— Цыма! — закричал на них Кирилюк, — Вашей музыки тут еще не хватало!.. Слушай, Вовка, а дело-то вроде и правда некрасивое. Это вы старика в корень обидели.

— Вот теперь что делать — и не знаю, — вздохнул Володя. — И сестра придет — дома наверняка нажалуется. А отец знаешь у меня какой…

— Да, уж мало тебе не будет, — согласился Кирилюк. — Ну, в случае чего, приходи ко мне ночевать, тогда и договоримся…

Володя побрел к морю. Оно встретило мальчика равнодушным шумом прибоя, который медленно накатывал слоистые валы и ворошил гремучую гальку за бетонным парапетом. По вечерам здесь, на набережной, бывало гулянье, а в этот час берег пустовал; и большие гипсовые львы, возле которых любили фотографироваться керчане, оскалили пасти, словно раздираемые зевотой от скуки. Володя перелез через парапет, пустил несколько плоских камешков по воде так, чтобы они рикошетом несколько раз стегнули по поверхности. Он глубоко вздохнул, втягивая открытым ртом и ноздрями запах рыбы, моря. Ветер набился ему в рот так, что он чуть не задохнулся, даже слезы выступили на глазах. Тогда Володя повернулся к ветру боком, вытянул губы колечком, то сжимая его, то расширяя. И ветер сам громко сказал у его рта: «Уо-уо-уоу!.. « Но сегодня и это занятие не развлекало Володю. Он медленно повернулся спиной к ветру и пошел обратно.

Надо было возвращаться домой.

Увидев, что на Володе нет галстука, Евдокия Тимофеевна сразу поняла, что приключилась какая-то беда.

— Ну, выкладывай, чем отличился? — спросила она.

— А Валентина еще не приходила?

— Нет, задержалась что-то.

«Наверное, уже знает, придет сейчас, растрезвонит!» — подумал про себя Володя.

— Ну, что у тебя вышло-то? — допытывалась мать.

— Да ничего не вышло.

— А почему галстук снял?

— Снял, и все.

Мать не стала более допытываться. Она знала, что бесполезно. Володя врать не станет — он никогда не врал уж из одной только гордости. Придет час — сам все скажет. И она оставила сына в покое.