Анатолий Чупринский - Емеля

— Не судьба! — не оборачиваясь, ответил ОН.

— Но ведь это… несправедливо-о!!! — в голос зарыдала ОНА.

Невидимый Великий Дирижер взмахнул палочкой и во всем царстве государстве, во всех его уголках и закоулках зазвучала очень трагическая мелодия. Не услышать ее мог только абсолютно глухой. Или совершенно бесчувственный человек.

В тот же день Яна без стука ворвалась в рабочий кабинет Царя батюшки. Хотя, она всегда входила к нему в кабинет без стука. Ей позволялось. Решительно встала перед столом, уперла ручки в худые бока. Глаза ее сверкали, щеки пылали. На носу красовался лейкопластырь. Крест-накрест.

— Папочка! Ты самый главный в нашем государстве?

— Самый-самый, — подтвердил Царь. И добавил, — Второй после Бога.

Он, как водится, разбирал бумаги. Законы, постановления, указы всякие.

— Тогда выполни мою просьбу!

— Любую, — не поднимая головы, ответил Царь, — Проси, чего хочешь.

— Напиши еще один закон!

— О чем? — удивленно спросил Царь.

Его рука с авторучкой, (с золотым пером, между прочим!), застыла над очередным законом. Или указом. Или постановлением. Это неважно. Важно, он поднял голову от бумаг и впервые за долгое время посмотрел в лицо дочери.

— Что у тебя с носом? — озабоченно спросил Царь.

— Он растет! — с вызовом ответила дочь.

— Понимаю. О чем закон? — удивленно и слегка насмешливо повторил он.

Дочери его, царевне Яне было не до шуток. Щеки ее по-прежнему пылали. Глаза еще пуще сверкали. От благородного гнева. Не иначе.

— Закон! Чтоб все были во всем равными! — выпалила Яна.

— «Мы днем и ночью во всем равны. На нас надеты одни штаны», — задумчиво пробормотал Царь, — Зачем тебе такой глупый закон?

— Вовсе не глупый! Он справедливый!

— Я — царь! — ответил отец, — Но не дурак! Хочешь, чтоб над твоим отцом народ смеялся? Сделать из меня посмешище?

— Объявляю голодовку! — звонко выкрикнула Яна.

И для убедительности топнула ногой. Два раза. И быстро вышла из кабинета.

— Мои гены! — удовлетворенно кивнул Царь.

И опять углубился в бумаги.

Прошло время. Емеля и Яна подросли. Слегка. Юношей и девушкой в полном смысле еще не стали, но уже и не дети. Оба приближались к самому роковому возрасту. Оба изменились характерами. Что естественно. Стали нетерпимыми к окружающим и очень категоричными. Слова им поперек не скажи.

Емеля по-прежнему в основном лежал на печке. И смотрел в потолок. Мамаша, естественно, постоянно вязалась к нему.

— Емелюшка! Сходи за водой. Колодец рядом. В двух шагах. Мне уже тяжело.

— Достала, маманя!

Вздохнул наш Емелюшка, слез с печи и пошел к колодцу. Коромысла, ведра, все такое. Начал ручку крутить, бадью вниз опускать. Потом, как водится, в обратную сторону. Поначалу он как-то и внимания не обратил, бадья-то больно тяжела. А когда до конца ручку докрутил, все-таки очень удивился.

В бадье, как водится, Щука. Наш Емеля так и замер весь в неподвижности.

Больно крупная Щука. И морда у нее какая-то не очень рыбья. Что-то человеческое в ней явно проглядывает.

А Щука и говорит. Эдак, с некоторой укоризной в голосе. На чистейшем русском:

— Что смотришь? Щуку, чтоль, не видел?

Честно говоря, Емеля не очень удивился, что Щука разговаривать умеет. В данном царстве государстве и не такие еще чудеса приключаются.

Гораздо удивительнее другое обстоятельство. Зачем Щука в колодец забралась? Река, оно понятно. А тут…

— Каким Госфстримом тебя в наш колодец занесло? — спросил Емеля.

— Нужда заставит, в аквариум залезешь. Всю экологию извели, изверги! — тихо пожаловалась Щука, — Особняки строют, особняки. Все ручьи, озера и реки химией потравили. Куда податься бедным водоплавающим?

— Есть такая проблема, — согласился Емеля, — Царь батюшка новую программу по экологии разработал.

— Пиар это. Пустой пиар. Они только о рейтинге беспокоятся.

— Тоже верно, — опять согласился Емеля, — За чужой щекой зуб не болит.

— Оставь меня, Емелюшка, в колодце. В нашем государстве только у вас чистая вода и осталась. Даже в царском дворце привозную из бутылок хлещут. А я у вас буду на полном пансионе. Мне и жить-то осталось лет… двести. Не больше.

Емеля слушал внимательно, нахмурившись. Видно, проблемы экологии его тоже волновали. В полном объеме. Он так и заявил:

— Экология важный приоритет.

Щука, между тем, продолжала:

— Мы ведь долго не живем. Всего-то лет семьсот. В сравнении с вечностью, тьфу, мгновение. Так, как? Сговорились. Щедро награжу. Любое желание.