Николай Федоров: Тучков мост

Да, можно было уезжать. И все-таки я медлил, еще на что-то надеясь. Я зашел в парадную и, закатив велосипед под лестницу, подошел к дверям квартиры. Дверь оказалась незакрытой.

Музыка ревела, скрежетала и выла с такой невероятной силой, что в первый момент хотелось заткнуть уши. Особенно выделялись басы. Они бухали по стенам, по окнам, по потолку, и казалось, что где-то рядом забивают сваи. В квартире было так накурено, что щипало глаза. Несколько человек танцевали, кто-то сидел с ногами на диване, кто-то стоял по углам, переговариваясь, трое ребят полулежали прямо на полу, упершись спинами в стену. Олю я увидел среди танцующих, но она меня не замечала. Надо было уходить.

Я попятился к выходу и тут вдруг увидел в руках у одного из мальчишек, сидевших на полу, шар. Тот самый мраморный шар с розовыми прожилками, который я подарил Оле. Мальчишка картинно дымил зажатой в зубах сигаретой и лениво перебрасывал шар с ладони на ладонь. Уж не знаю почему, но этот шар меня доконал. Я повернулся и пошел к выходу. И в этот момент Оля меня увидела. Она побежала следом и уже на площадке схватила за локоть.

— Откуда ты взялся? Ты что, бросил Наташку? Ты за мной следил? — рассерженно заговорила она.

— Не волнуйся, с Наташкой Петя сидит, — сказал я.

Оля сразу же успокоилась и как ни в чем не бывало сказала:

— Ну, а чего ж ты уходишь? Пойдем потанцуем. Видишь, Катя уже поправилась. — Она громко, неестественно засмеялась и потащила меня за рукав в квартиру.

Тут бы мне как-то особенно на нее посмотреть, таким, как пишут в книжках, испепеляющим взглядом. Но я совершенно не представлял, как это делается.

Я просто снял Олину руку с плеча и ушел.

У Алисы, которая в страну чудес попала, однажды спросили: «О чем ты сейчас думаешь?» А та отвечает: «Вот скажу, тогда узнаю».

Если бы меня в тот момент кто-нибудь спросил, куда я еду, я бы, наверное, тоже сказал, что вот, мол, приеду и будет ясно.

Я неторопливо крутил педали Петиного велосипеда, и в голове у меня была пустота. Пустота — это только так говорится. Такого не бывает, чтоб у живого человека в голове совсем ничего не было. Какие-то тусклые, пустяковые мыслишки обязательно шевелятся, шуршат, роятся, как мошки под дождем.

Педаль скрипит. Левая. Наверное, подшипник полетел. Надо бы сказать Пете, чтоб каретку разобрал. Или нет, он не сумеет. Я сам разберу. Неплохо бы и свой велосипед посмотреть, смазать, подготовить к зимней спячке. Да, зима уже скоро, снег…

Когда это было? В прошлом году или… Нет, в позапрошлом. Мы с папой на Вуоксу поехали, на зимнюю рыбалку. Лещей наловили, плотвы, окушков — много, с полведра, наверное. Даже щучка одна попалась. Красавица… А потом назад отправились и застряли в снегу. По самое днище. Пошли в лес за сухими ветками, чтобы под колеса подложить. Темно уже было. Снег глубокий, по колено, чистый, легкий. И мороз… Градусов двадцать. Вышли на поляну. Тут из-за елок луна вывалилась. Да какая там луна — лунища! Огромная, зеленая и такая яркая, что хоть часы ремонтируй. Папа сел на пень, голову на луну задрал, будто загорает. Потом говорит: «Садись. Посидим немного. Жаль так сразу уходить». Я рядом пристроился, папа мне руку на плечо положил и вдруг начал стихотворение читать. Не буду врать, что у меня память какая-то особенная. Но этот стих я почему-то сразу запомнил. С первой до последней строчки:

Потом мы еще немного посидели, «позагорали» и только идти собрались — вдруг из-под елки прямо на середину поляны заяц как выскочит! Бултых в снег! На задние лапы вскочил и смотрит на нас с любопытством — уши торчком. И совершенно не боится. Мы с папой, конечно, замерли, не дышим. А заяц так посмотрел-посмотрел да и поскакал прямо на нас. Я даже подумал, уж не хочет ли он с нами вместе на пеньке посидеть. А то и прогнать — может, мы его наблюдательный пункт заняли. Когда до нас уже совсем близко было, метра три, заяц свернул в сторону и неторопливо потрусил в лес… А пристяжная — это лошадь, которую сбоку от оглобель запрягают. В центре коренная, а по бокам две пристяжки — вот и птица-тройка. Но к чему это я вдруг про лошадей? Ах да, стихотворение: «…И — пошел! Куда-нибудь».

Но идти, а вернее ехать, дальше было некуда. Город кончился, а впереди передо мной лежал Финский залив. Берег у воды был завален камнями, подгнившими бревнами, битым кирпичом, расколотыми бетонными плитами, из которых торчала ржавая, словно проросшая арматура.