Николай Федоров: Сказано — сделано

Цветы разводила Сашина мама. Она работала экскурсоводом и за день так уставала от людей, суеты и даже от собственного голоса, что цветы, как она считала, были её единственным спасением. Они безмолвно росли в своих горшках, никуда не двигались, не спешили и, что самое главное, не спрашивали, почему у Медного всадника босые ноги и когда закрывается «Гостиный двор».

Окна и двери были раскрыты, но едкий дым не спешил покидать квартиру.

— Тяги мало. Надо чем-нибудь помахать, — на свою беду решил Саша и, недолго думая, сдёрнул с дивана большой клетчатый плед. На пол полетела книга, из которой выпорхнули очки. Очки ударились об горшок с африканским бальзамином, а затем повисли на листьях влаголюбивого циперуса. Это были любимые очки Сашиной мамы, которые она привезла из поездки в ГДР. У них были замечательные цейсовские стёкла, темневшие на ярком свете и, напротив, светлевшие в темноте. В народе такие очки называют «хамелеон».

Сердце невезучего Саши провалилось куда-то в желудок. Он нервно сдёрнул очки с циперуса и с ужасом обнаружил, что одно стекло безнадёжно разбито.

— Всё, — сказал он, опускаясь на диван. — Мать меня убьёт.

— Пожалуй, — задумчиво сказал Коля, рассматривая трещины на стекле. — Надо же, как интересно разбилось. Букву «щ» напоминает.

— Да положи ты их! Не трави душу. Придумай лучше что-нибудь.

— Одно спасение, — сказал Коля. — Надо сообщить твоей маме что-то ошеломляющее. Ну, чтоб она сразу про очки забыла.

— Как, как ты говоришь? — оживился Саша. — Ошеломляющее?

— Ну да. Приходит, скажем, она с работы, видит разбитые очки и только тебя убить собирается, а ты говоришь: «Мама, а я сегодня государственную премию получил. За домашнее сочинение».

— Да ну тебя! — обиделся Саша. — Я его серьёзно спрашиваю, а он со своими дурацкими шутками…

— Если серьёзно, то лучше всего — чистосердечное признание. По крайней мере, тебе не влетит за дымовуху. Даже если мама чего и унюхает. Очки, сам понимаешь, перевешивают.

— Ещё как перевешивают, — согласился Саша, закрывая окно.

Тут энергично щёлкнул дверной замок, и в квартиру, нагруженная сумками и сетками, вошла Сашина мама Александра Ивановна.

— Шурик, почему дымом пахнет? — ещё с порога грозно спросила она. — Цветы мне хочешь загубить?!

— Хорошо, что ты пришла, — сказал Саша, криво улыбаясь. — Я как раз хотел тебе сообщить что-то ошеломляющее…

Александра Ивановна поставила сумки и опустилась на тумбочку для обуви.

— Что сообщить?

— То есть нет, наоборот, — несколько сбился Саша. — В общем, там на диване твои очки лежали… Ну эти, из Германии…

— Так. И ты их разбил, — обречённо докончила Александра Ивановна.

— Только одно стекло, — поспешно уточнил Саша, будто этих стёкол было по крайней мере десять. — А второе совершенно цело. Можешь убедиться. Я, это, дым хотел разогнать покрывалом. А в книге почему-то очки оказались. Вечно у тебя ценные вещи где попало… Лежат…

— Всё ясно. Ты просто хотел разогнать дым.

— Ну да! Дыму было полно. Но это ерунда. Очки, сама понимаешь, перевешивают.

— Я понимаю, — тихо сказала Александра Ивановна и, помолчав, покорно добавила: — Вандал. Удивляюсь, Коля, как ты можешь дружить с этим дикарём.

— Да вы не расстраивайтесь, Александра Ивановна, — сказал Коля. — Он не хотел. И вообще, когда что-нибудь бьётся, это к счастью.

Александра Ивановна вздохнула и занялась поливкой цветов. Поняв, что гроза прошла стороной, Саша спросил:

— Мам, ты не знаешь, случайно, у кого тут поблизости говорящий попугай есть?

— Попугай? — рассеянно повторила Александра Ивановна. — Нет, про попугаев я ничего не знаю. Но вот я вчера была у Серафимы Владимировны, так у неё на подоконнике вырос лимон. И что самое удивительное — уже дал плоды! Два таких, знаешь, малюсеньких лимончика. Вот чудо-то! Нам бы надо попробовать.

— Тогда уж лучше посади ананас, — сказал Саша и потащил друга в свою комнату. Здесь произрастали только кактусы и фикусы — растения, как известно, способные пережить любые бедствия.

— А ты знаешь, почему я за дымовухой-то не уследил? — спросил Саша. — Мне, понимаешь, показалось, что по улице идёт тот коренастый, с усами.

— Да уж, конечно. С пятнадцатого этажа усы хорошо видны.

— Ну, может, я и ошибся. Но пока я вглядывался, дымовуха так разошлась, так стрельнула, что ой-ой-ой!

— Ладно. Ерунда всё это. Завтра я иду к Сэру Дюку. Или, как там его по-человечески, Сердюк, что ли.

— А я? — спросил Саша.