Николай Федоров: Сказано — сделано

— Как ты думаешь, сумеем мы с тобой сами оклеить прихожую? — спросила Татьяна Николаевна.

— Конечно сумеем, — ответил Коля. — Но ведь потом кирпичи нужно будет штукатурить. А это сложнее.

Татьяна Николаевна засмеялась и ласково потрепала сына по волосам.

— Иди ешь, всё на плите. А мне нужно работать. Я обещала Паукову к утру напечатать статью. Представляешь, он мне сегодня говорит: «Вы, Танечка, единственная, кто разбирает мой почерк».

— Хитрый жук твой Пауков. Просто он знает, что ты быстрее всех печатаешь. Да и лучше всех.

— Ну, зачем так говорить. Кондрат Вульфович — очень порядочный, культурный человек. Без пяти минут доктор наук. Через неделю он улетает в Версаль на симпозиум. Вот он и торопится.

Татьяна Николаевна вздохнула и направилась к старенькой «Оптиме», под которую в три слоя был подложен войлок от изношенных валенок. С этой подкладкой машинка не так сильно стучала и не будила сына, когда ей приходилось засиживаться допоздна.

«Улетает в Версаль», — повторила она про себя. Трудно было поверить, что можно вот так просто купить билет, захватить в дорогу варёную курицу, «Огонёк» с кроссвордом и улететь в Версаль. Вообще, ей представлялось, что Версаль — это озорная выдумка писателя Дюма. Там сверкают на солнце фонтаны, плетут интриги кардиналы, мушкетёры беспрерывно дерутся на дуэлях, а капризные людовики отравляют жизнь несчастным королевам. Симпозиум же таксономистов и систематиков никак не вписывался в эту картину.

Самой Татьяне Николаевне не приходилось ездить дальше Бердянска, где она три года назад провела отпуск вместе с сыном. Из поездки запомнились только длинные очереди в столовые и дикое количество склизких медуз, которыми в тот год было богато Азовское море. Татьяна Николаевна привычным движением вставила бумагу в каретку и раскрыла рукопись пауковской статьи с интригующим названием: «Ревизия закавказских клопов-щитовиков близких родов». Но прежде чем взять первый аккорд, она обернулась и крикнула:

— Колюня, покорми Маркиза! Рыба стынет на балконе.

Третьим и последним членом семьи Скородумовых был огромный сибирский кот с роскошной дымчатой шерстью и грустными жёлтыми глазами. На груди у него имелся аккуратный белый треугольник с тёмной полосой у горла. Имя Маркиз придумал для кота Коля. И надо думать, удачно. С одной стороны, оно отражало благородство его кровей и степенность характера, с другой — имя было удобно в употреблении и быстро пришлось по душе самому коту.

— Маркиз, Маркиз, Маркиз-кис-кис! — позвал Коля, заходя в свою комнату. Маркиз чинно сидел на письменном столе, положив роскошный хвост на учебник математики. Жёлтые, немигающие глаза кота смотрели на Колю со строгой грустью.

— Извольте, ваше благородие, откушать мойвы, — сказал Коля, жестом приглашая кота на трапезу. Ноздри Маркиза затрепетали. В отличие от других котов Маркиз никогда не суетился, не бежал с угодливой поспешностью на кухню, задрав хвост и тыча носом в пятки хозяина. Через некоторое время после приглашения он сам являлся к месту обеда, неторопливо обнюхивал миску и степенно принимался за еду.

Коля вынул из-под подушки «Голову профессора Доуэля», и ему вдруг с удивительной ясностью представились золочёные корешки библиотеки приключений. «А что, может, всё и получится, — подумал он. — Найдём мы с Ляпой этого человека и тогда…» Коля мечтательно вздохнул и углубился в чтение. Но едва он успел прочесть, как несчастная профессорская голова открыла глаза и зашевелила губами, как на балконе нервно затряслась консервная банка, привязанная к перилам. В ней со звоном запрыгали шайбы, винтики и прочая слесарная мелочь. От банки вверх тянулся тонкий нейлоновый шнур. Коля с сожалением закрыл книгу и, бросив на ходу: «Мам, я сейчас!», выскочил из квартиры.

Звенящая банка была сигналом. Сигнал же этот означал, что Саша призывает друга по срочному, важному, а может быть, даже и тайному делу.

Надо сказать, что ребята жили в одном доме и в одном подъезде. Только квартира Скородумовых находилась на десятом этаже, а квартира Оляпкиных — на пятнадцатом. В обеих квартирах имелись телефоны. Но в разговорах по телефону было что-то скучное, обыденное и даже казённое. Одно дело — снять трубку и спросить, какой параграф задан по истории, или выяснить, как пишется слово «винегрет». И совсем другое, когда тебе нужно срочно сообщить, что крючок от вешалки сделан из магниевого сплава и что, превратив его в опилки, можно устроить замечательный фейерверк. Да и вообще, в прыгающей банке было что-то живое и весёлое…