Марк Ефетов - Валдайские колокольцы

А тут весной выяснилось: нет у меня больше сил с Мишкой проводить все дни. Хоть и привык я к нему, полюбил Мишку, а чувствую — надо оторвать его от себя, отдать куда-нибудь. Ведь и моя работа может получить такую оценку, как у Славки в первые дни после приезда из Валдая. Что с того, что мне отметок не ставят: бывает и похуже, чем отметка.

Нет, как ни тяжело, а пришла пора расстаться с Мишкой. Кстати, и характер у него начал меняться. Бывал он, конечно, и прежним игривым Мишкой, но появились у него замашки большого медведя. Он вырывал теперь не только вилку из штепселя и голову у куклы, а все, что ни попадало ему в когти, рвал и грыз: кожаную ручку от чемодана, диванную подушку и даже, вероятно, очень невкусные галоши. Были, правда, у Мишки и достижения. Он научился ходить «на ногах», а не на четвереньках. Бывало и так, что Славе удавалось заставить Мишку кувыркаться через голову. Делал он это очень потешно. По правде говоря, я видел этот Мишкин трюк только один раз. Но дома меня уверяли, что в мое отсутствие Мишка проделывал совершенно невероятные номера.

— Он очень-очень умный! — убеждала меня дочка.

А жена говорила:

— Наш Мишка особенный. Я думаю, что второго такого медвежонка на свете нет.

Должно быть, так же считали все дети нашего двора и прилегающих переулков. У меня было такое впечатление, что для них увидеть Мишку было самой большой радостью. И они любой ценой старались не отказывать себе в этой радости.

Когда медвежонок, а главное — его гости совсем сорвали мою работу, я окончательно решил: «Отправлю я Мишку, отправлю».

Жена и дочь слышать об этом не хотят. Когда они приходят домой, Мишка, как мохнатый шарик, катится прямо под ноги и скулит по-своему, по-медвежьи: «Возьмите меня на руки!»

Только его на руки поднимут, сразу, в одно мгновение, все лицо исцелует. Лижется, ласкается, визжит от удовольствия. А ухватит палец — сосет. И еще Мишке, когда он целовал щеки, очень нравилось ухватить и сосать мочку уха. Только это было щекотно.

Ласковый был Мишка. Когда кому-нибудь из нашей семьи бывало грустно, медвежонок чувствовал это и ласкался изо всех своих медвежьих сил. А добрые глаза его при этом говорили: «Не надо грустить. Все огорчения в конце концов проходят».

И в самом деле, легче становилось на душе.

Мишка не мог выразить словами то, что, правда ведь, словами и не скажешь. Но поуркиванием, теплой своей шерсткой, которой он ласково терся, и синими бусинками глаз говорил: «Я тебя люблю».

Да, я уверен, что ни одна на свете собака или кошка не могут ласкаться так, как ласкался Мишка. Он не только терся своей пушистой шерсткой, не только поуркивал или танцевал свои медвежьи пляски, смешно переступая с ноги на ногу, что, может быть, сделает почти каждая кошка или собака. Но то — домашние животные. А медвежонок — зверь, хищник, лесной житель. Ему положено быть не другом, а врагом человека. Но Мишка был другом, и каким! — верным, разделявшим грусть и радость во всю силу своих медвежьих чувств.

Ну как с таким расстаться!

Жена говорит:

— Не отдавай Мишку. Пусть еще поживет. Летом я отпуск получу и буду с ним. А ты сможешь спокойно работать.

А дочь добавляет:

— А я после мамы отпуск возьму и тоже с ним буду…

Но это когда-то еще будет! Пока что они целый день работают, а я — то молоко Мишке подогрей, то кашей его накорми, мордочку вытри, убери после его безобразий, и все время: динь и динь — звонят и просят Мишку показать.

Медвежонок стал как бы членом нашей семьи. Вот посудите сами, насколько мы к нему привыкли. Случилось как-то так, что в часы Мишкиного ужина по всей квартире раздался его рев — и какой! Орет Мишка так, словно его режут.

Я открыл дверь в кухню, где жена и дочь должны были Мишку кормить, и сразу же почувствовал запах пригорелого молока.

— Что, — спрашиваю, — прозевали молоко, а он с дымком не хочет?

— Не хочет, — говорит дочка. — Мама теперь в другой кастрюле кипятит. Сейчас будет готово.

Да, сейчас! Легко сказать! Жена будто колдует над молоком, а оно и не думает закипать. А Мишка орет. Он же, известное дело, как будильник, и к тому же точнейшего хода — требует аккуратности по минутам. А тут мы опоздали с ужином на полчаса.

— Ну, как там — кипит? — спрашиваю.

— Сейчас поднимется, — говорит жена.

А дочка пока что Мишку успокаивает:

— Да помолчи ты, Мишенька, потерпи немножко. Ну, не ори так громко. Молоко, знаешь, когда над ним стоишь, всегда медленнее закипает… Ой, мама, сними — убежит.