— Побежим, чаби-чараби, дальше, — смущенно сказал мальчишка.
Подгоняемые крутым спуском, они понеслись наперегонки к темнеющей внизу кромке берега, устланного морской галькой.
У самой воды Надя остановилась и замерла, неподвижно глядя вдаль. Она вслушивалась в шелест гальки и в шум разбивающейся о скалы воды. Море и небо сливались на горизонте, и огни далеких звезд казались огоньками загадочных корабликов.
— Хорошо здесь, нравится, да? — спросил Тофик.
Надя сбросила тапочки, сняла гольфы и, осторожно касаясь пальцами морской гальки, пошла вперед. Пенный гребешок волны разбился об ее коленки, осыпал брызгами. Надя радостно вскрикнула, но осталась на месте.
— Вы прошли «Евгения Онегина»? — спросила она.
— Прошли, да. Почему спрашиваешь?
Большая волна накатилась, посверкивая белым гребешком. Надя резво бросилась бежать от моря, чувствуя, как оно из-под ног выхватывает мелкие камушки, весело щекоча ступни.
— Зачем спрашиваешь про «Онегина»?
— Это оттуда море, — объяснила она. — То самое море из «Евгения Онегина». Из первой главы, понял? Мария Раевская стояла здесь, где я, а Пушкин сидел там, — она махнула рукой в сторону большого камня. — У Айвазовского есть картина. Это самое место. «Я помню море пред грозою: как я завидовал волнам, бегущим бурной чередою с любовью лечь к ее ногам».
— Я знаю дальше, — оживился Тофик. — Подожди, не читай. Это я должен читать. Стой, как Мария Раевская, а я буду, как Пушкин, читать.
Он подбежал к камню, вскарабкался на него и крикнул:
— «Как я хотел!» Нет! «Как я желал тогда с волнами коснуться…», — взмахнул рукой и замолчал.
Дальше у Пушкина следовала строчка: «Коснуться милых ног устами».
— Я лучше другие стихи тебе прочту, — предложил Тофик, — не из программы.
— Не надо, — остановила его Надя.
В ее голосе прозвучали иронические нотки.
— Почему не надо?
— Потому, что я не Раевская, а ты не Пушкин.
— Да, — согласился Тофик. — Я не Пушкин. А ты все равно Раевская.
«А «Коснуться милых ног устами» не мог произнести», — подумала Надя и засмеялась, как взрослая над маленьким.
Возбуждение дня было так велико, что никто сразу заснуть не смог. Лежала и Надя с открытыми глазами. А стоило ей зажмуриться, как ей представлялись отдельные самые яркие эпизоды праздника. Пламя на костровой площади и бьющееся на ветру красное полотнище с эмблемой клуба юных друзей искусства смешивались, и получался один гигантский костер открытия слета.
— А я не желаю спать, — неожиданно сказала Оля.
— А что ты желаешь? — спросила Люда, сладко потягиваясь.
Большеглазая медлительная девочка потягивалась с грацией ленивой кошки. Домашние ее звали Кисой, но здесь она была просто Люда из Черкасс. Утром после завтрака, когда все уже занимались делом, скрипнула дверь, и в комнату пресс-центра заглянула грациозная Люда.
— Я хочу работать в пресс-центре, — сказала она нараспев и добавила: — У вас тут весело.
— А что ты умеешь? — поинтересовался Марат Антонович.
— Я ничего не умею, — все так же нараспев ответила она. — У меня нет никаких талантов.
Ответ рассмешил всех, и Марат, улыбаясь, сказал:
— Просто счастье, что ты к нам пришла. А то мы собрались тут одни таланты. Оля репортажи пишет, Надя рисует, Тофик рифму к рифме подбирает, я руковожу, и некому выполнять обязанности секретаря редакции. Ты будешь им. У тебя почерк хороший?
— Хороший, когда постараюсь. Значит, вы меня возьмете? — и обвела всех доверчивым взглядом.
— Конечно, чаби-чараби, — поставил точку Тофик.
Так в пресс-центре появился секретарь, и через насколько дней все убедились, что Люда на этом месте талантлива и незаменима…
— А я хочу бросаться подушками, — после паузы сказала Оля.
— Ну и бросайся, — подзадорила ее Рита.
Эта девочка из Свердловска до приезда в Артек тоже считала себя художницей. Она довольно прилично работала акварелью и маслом, но, увидев рисунки Нади, наотрез отказалась делать иллюстрации и писала только шрифтовые заголовки.
Рита была низенькая, настоящая коротышка. Но зато она имела самые длинные косы в Артеке.
— Девочки, она хочет бросаться словами, а не подушками, — медленно, нараспев проговорила Люда-киса. И едва она закончила, как над ней в темноте пролетел большой белый снаряд и плюхнулся на соседнюю кровать. Там спала Ира Апрельмай. Пружины матраса под ней взвизгнули, и обе подушки, сначала чужая, а потом своя, полетели в Олю.
Читать дальше