Эдуард Пашнев - Девочка и олень

— Инкрустация, — сказала Надя.

— Да? Так просто? — удивилась Таня. — А мне он и понравился из-за этого красивого слова «маркетри».

— Стол мы тоже берем, — заявил Марат, — найдется в этом доме тетрадь? Впрочем, не надо, сойдет пока и твой блокнотик. Итак, — он многозначительно всех оглядел, — под первым инвентарным номером записываем Брокгауза и Ефрона, под вторым — картину Айвазовского, под третьим — рыбью вазу, под четвертым — стол-маркетри. Потом купим инвентарную книгу и будем все заносить туда.

Игра в общий дом продолжалась.

Незаметно и третья школа стала для Нади родной. В переходе между основным зданием и спортзалом висели ею оформленные стенды, на КВНах показывали ее рисунки, в классе каждую неделю появлялись, ставшие привычными, «классные окна сатиры», кругом сидели свои ребята. Ленка, убедившись в искренней дружбе Нади, перестала выкидывать номера, сидела на уроках задумчивая, послушная. Апрельское солнышко действовало на всех умиротворяюще. Даже с лица Тамары Ивановны исчезла серая маска озабоченности и высыпали веснушки.

— Сегодня у нас не будет урока, — сказала она, — сегодня мы с вами будем разговаривать о жизни.

Она похлопала рукой по какому-то предмету, занявшему ровно половину учительского стола. Предмет был завернут в большой кусок пестрой материи, и внесла она его в класс не сама. Какой-то парень в очках вошел впереди учительницы со свертком, положил на стол и молча удалился. Это был ее сын, но учеников в подробности своей биографии Тамара Ивановна не собиралась посвящать.

— Итак, прежде чем я разверну и покажу вам эту книгу, я хочу спросить у вас, кто из вас был… Ну, что там еще? — повернулась она недовольно к двери.

— Простите, пожалуйста, — вперед несмело выступил молодой милиционер в новенькой форме. — Один из ваших учеников, вернее, один из учеников другого района скрывается незаконно в вашей школе.

— Тамара Ивановна, извините ради бога, — вошла директриса и посмотрела виновато одним глазом на милиционера, а другим на учительницу. — Какая-то странная нелепая история, будто бы один из наших девятиклассников подделал справку с места жительства и скрылся от родителей. Ребята, у нас есть такой мальчик? — растерянно обратилась она к классу.

— Игорь Сырцов, — прочитал милиционер по бумажке, — есть?

Минуту длилась оглушительная тишина, а потом хлопнула крышка парты, и Чиз, как настоящий преступник, вспрыгнул на подоконник, собираясь бежать.

— Пусть он не входит, а то я прыгну из окна, — крикнул мальчишка.

Почти одновременно с этим растянулся в проходе во весь свой рост Половинкин. Он ринулся к парте Чиза, но ему подставил ножку Толя Кузнецов.

— Куда несешься, дурак?

— Ловить, — потирая ушибленные колено и локоть, ответил Половинкин. — Окно закрыто, он не успеет открыть.

— А ты знаешь, за что ловить? А ты чего? Сядь! — крикнул Толя властным голосом А. Антонову, тоже вскочившему со своего места.

Чиз между тем не терял времени. Он открыл нижний шпингалет и боролся с верхним, тугим.

— Перестань! — крикнул ему милиционер, испуганно отступая к двери. — Я участковый, а не оперуполномоченный. Я не собираюсь тебя забирать, у меня нету таких полномочий, помял? Вот чудак. Слезь с окна, тебе говорят.

— Да что происходит в конце концов? — возмутилась Тамара Ивановна.

— Родители его пошли в школу, — с досадой объяснил участковый, не сводя глаз с окна, — а им сказали, что их сын полгода назад забрал документы для переезда в Куйбышев. Ну, слезь, пожалуйста, уйду я сейчас. Главное, что ты нашелся. А они говорят: как уехал, когда он живет с нами и каждый день в школу ходит, даже раньше, чем нужно? Он им сказал, что шефствует над крокодилами в юннатском кружке. Слушай, ну слезешь ты в конце концов? Ты хоть скажи, где ты последние две недели прятался?

— Я все равно не уйду из этой школы, все равно.

— Сначала закрой окно и сядь на место, — строго сказала Тамара Ивановна.

— Пусть он уйдет, тогда слезу.

— Да, вам лучше уйти, — повернулась директриса к милиционеру. — Пойдемте вместе.

— Я все равно не уйду! — крикнул им вслед Чиз. — А если исключите из школы, учиться брошу!

Он стоял на подоконнике, длинный, худой, с взъерошенным чубом. Но взгляд у него был не затравленный, а решительный, как у человека, который борется за свои убеждения до конца.