Эдуард Пашнев - Девочка и олень

Тамара Ивановна вошла в кабинет к директрисе тяжелой походкой больного человека. Портфель она держала не за ручку, а несла под мышкой, потому что некогда было возиться со сломанным замком.

Директриса подписывала счета на олифу, краску, новую партию лыж, футбольные и баскетбольные мячи. Завхоз выхватывал у нее из-под рук готовые бумажки и прятал в полевую сумку. Директриса в этой школе, по мнению всех учителей и учеников, была «хорошая тетка», добрая, отзывчивая, все замечающая. И эта ее широта интересов и характера была отмечена странностью в лице. У нее очень сильно косили глаза: один как бы смотрел в окно, а другой в дверь. И кто-то вместо обычной в таких случаях поговорки «Один глаз — на Кавказ…» придумал другую: «Один глаз — на вас, а другой — на нас». Эта поговорка быстро прижилась, по слухам, она нравилась и самой Ирине Александровне.

— Что случилось? — спросила директриса, не отрываясь от дела и в то же время как бы заглядывая одним глазом в лицо женщине, раздавленной тяжестью лет и своей оплошностью.

— Вот что! — Она выложила из портфеля кочан капусты.

— Они это принесли в класс?

— Не они, я это принесла в класс.

— Зачем?

Удивление ее было так велико, что она, пересилив природу, собрала глаза вместе и посмотрела прямо в лицо Тамаре Ивановне.

Надя не выдержала, сама позвонила. Поэтому она думала, что колючка Гу Кай-Чжи не достала до сердца Марата Антоновича. Уколола в тот вечер его, а боль, тревожная и радостная, поселилась в ее сердце. Потом было свидание в присутствии отца, книжка Булгакова. И все-таки он услышал прикосновение иголки кактуса. И не в лунную ночь, как она тогда вообразила, а в метельную, снежную.

— Надя! — раздался знакомый голос за деревьями.

Отец и дочь разом воткнули салки и остановились.

Николай Николаевич посмотрел в сторону павильона Нерастанкино, а Наде показалось, что позвали сзади. Склоны Царицынских прудов и холмы парка, переполненные лыжниками, ослепительно сверкали под солнцем, скрипели под полозьями, звенели от звонких голосов и смеха так, что с деревьев падал снег.

— По-моему, тебя позвали, — сказал отец.

— Надя!

Из-под горы поднимался елочкой и махал палками какой-то мальчишка в красном свитере и в белой шапочке с кисточкой, болтающейся в такт шагам из стороны в сторону.

— Надя! — подбежала сзади на лыжах девчонка в белом свитере, с распущенными волосами.

— Марат Антонович! Татьяна Петровна! Я вас не узнала.

— Какая я тебе Петровна, побойся бога, — возразила Таня. — Я и всегда-то чувствую себя девчонкой, а сегодня особенно. Такой же девчонкой, как ты. Даже больше, чем ты.

— Здравствуйте, Николай Николаевич, — приветливо кивнул Марат.

— Простите, я думала, вы просто так здесь стоите, — засмеялась Таня. — Так вот, значит, какой у Нади папа! И вот какой стала сама Надя. Я ни за что бы тебя не узнала. Я из-за тебя проспорила две бутылки шампанского. Марат сказал: «Поедем в Царицыно, там обязательно увидим Надю. Это ее район, и она в такой день ни за что дома не останется». Я сказала, что немыслимо найти человека в стоге сена, то есть иголку в стоге сена.

Она засмеялась, радуясь тому, что так интересно оговорилась. Николай Николаевич, встретивший поначалу их несколько неприязненно, тоже заулыбался. Жена Марата Антоновича ему понравилась. Глаза у нее возбужденно блестели, на щеках играл румянец. Она подъехала совсем близко к Наде, их палки и лыжи переплелись, и они упали в снег, громко хохоча. Смеялись и все вокруг. День был удивительно хорош.

— Я предлагаю сделать небольшой пробег в парк, — сказал Николай Николаевич, — до мостика Баженова, который мы давно не видели с Надюшей, и обратно.

Марат Антонович улыбнулся и молча показал на свою жену и Надю, предоставляя им право выбрать маршрут и ответить Рощину.

— Мы согласны, — ответила Таня за себя и за Надю. — А это, значит, и есть Нерастанкино? Какой нужный всем людям домик. Почему же он пустой?

Портик павильона, куполообразная крыша, капители колонн были украшены пышными, искрившимися на солнце шапками снега. Деревья тоже были в снегу. Тоненькие стволы молодых кленов сгибались под непосильной тяжестью.

— Здесь все дома пустые. А многие без крыш, — сказал Марат Антонович. — Здесь никто никогда не жил.

— Нет, правда, какое красивое слово — Нерастанкино, — опять повторила Таня. — Не хочу ни с чем расставаться. Хочу всегда жить в Нерастанкино! — крикнула она озорно и постучала палкой по стволу толстого дерева, под которым они все стояли.