Валерий Попов - Темная комната

У Витьки, я заметил, опять в темноте слёзы в глазах сверкнули. Дальше бредём в полном уже отчаянии. Вдруг Витя остановился.

— Слушай! — говорит. — Дай мне в глаз!

— Зачем?

— Ну, дай!.. Может, синяк будет!

— А зачем?

— Может, отец хоть пожалеет тогда, а так — побьёт.

— Побьёт, — говорю, — тогда синяк и будет. А может, ещё и нет. Зачем же заранее, за других, неприятности себе делать?

— Может, и правильно это, — Витя вздохнул… — Да-аа… А я ещё надеялся папе про баню рассказать! Думаю, что рассказ этот здорово бы его огорчил!

Идём по Невскому, вдруг Витька показывает на красивое здание.

— О, — говорит, — здесь же бассейн!

— Ну и что? — говорю. — Мало тебе одного бассейна, что ли? Ещё этот тебе нужен?

— Так это ж другой, — говорит. — Тот банный был, а этот спортивный!

Да. Ну и тип! Видно, жизнь его ничему не учит.

Пошли в бассейн.

Вахтёрша дремала как раз, беспрепятственно мимо неё прошли. Помылись зачем-то в душе — и в бассейн!

Действительно, бассейн прекрасный, не то что банный! И никого. Только крики наши, шлепки гулко отражаются от высокой крыши. Витя взял пенополиуретановый квадрат — на которых малышей плавать учат.

— А давай, — говорит, — кто глубже его утопит. У кого выше он выпрыгнет — тот и победил.

— Давай!

Стали засовывать эти поплавки огромные в воду, руками-ногами, нажимаешь, потом отпустишь, он выскочит, вверх взлетит, как дельфин, и шлёпнется.

«Ну, — разозлился я, — уж тут-то я своё докажу!» Засунул его изо всех сил, сам вынырнул, отдышался — гляжу, нет! Здорово я его утопил — сейчас выпрыгнет!

Вдруг что-то как даст мне в подбородок — зубы лязгнули на весь бассейн, в глазах помутнело. Гляжу — поплавок этот рядом со мной покачивается.

И тут ещё открывается крохотное окошечко под потолком, высовывается человек и кричит:

— Как вы здесь оказались? Здесь только спортсменам-разрядникам можно, а вы кто?

— Мы не разрядники, но мы хотим.

— Да нет, мы сюда только перспективных берём, а вы не перспективные.

— Почему это?

— Сразу видно.

Вышли мы наверх. Вытерлись в этот раз уже одеждой, раз уж мы не перспективные — кому нужны!

— Да, — Виктору говорю. — Как-то мы нигде с тобой не задерживаемся. Видно, потому, что собственных предложений у нас нет, идей!

Вышли, пошли.

Хоть и не перспективные мы, а мёрзнем!

Вдруг глядим — на скамейке шляпа лежит!

— О, — Витя говорит, — наконец нам счастье улыбнулось! Взял шляпу эту, надел. Всё-таки голове теплее!

Идём — Витя в огромной шляпе.

Гражданин один так и оцепенел. Долго шёл за нами — под шляпу заглядывал.

— Не пойму, — говорит, — лилипуты, что ли? Лилипуты, что ли, приехали, говорю?

Потом идём дальше, вдруг человек без головного убора догоняет нас, с милиционером.

— Вот, — говорит, — положил на секунду шляпу, а они украли.

— Бежим! — Витя кричит.

Помчались из последних сил уже.

Шляпу на урну положили, — может, отстанут. Идём — от погони уже оторвались — проходными дворами.

— Да-а, — говорю, — правильно, видно, мой папа говорил: «Путь, который к гибели ведёт, от истинного отклоняется сначала на один градус всего!»

Вспомнил я вдруг почему-то, как в автобусе с нашим учителем пения встретился. До четвёртого класса у нас пение было, потом кончилось, а он на пенсию ушёл.

Вспомнил я, как серьёзно он уроки свои проводил! Перед тем как начать петь нашему хору, достанет камертон — металлическую рогатку, — стукнет себе им по голове (все, кого не видит он, обязательно этот жест передразнят!). Тихий звук камертона — как комариный писк. Прекратится он — и мы начнём петь с этой же ноты, которая затихла.

Я, помню, любимцем его был.

Говорил он — замечательно я пою!

Потом пение у нас кончилось.

И всё!.. Вспомнится иногда только, как солировал я.

Стою — и сам удивляюсь, как пою!

«Солнышко све-тит яс-ное!..»

Вспомнил, как на концерте для родителей пел, — родители все изумлены были, переглядывались, головами качали — они до этого с другой стороны меня знали… И вот встречает меня он — два года уже после уроков его прошло.

— Ну как ты, — спрашивает, — поёшь?

Я подумал еще тогда: «Просто нечего ему больше спросить!»

А сейчас понял вдруг: «Не совсем так!»

Он, видно, действительно на меня надеялся, что я певцом стану, с его лёгкой руки, чтоб он говорить мог потом друзьям-пенсионерам: «А Горохов-то у меня начинал!» Но как-то я про это забыл. Ушёл он — и забыл я про пение.

Потом вспомнил вдруг: я же ещё и в лёгкой атлетике блистал. Учитель школьный в спортшколу меня послал, там я сразу на второй юношеский разряд пробежал. Может, я и быстрее бы побежал, да какой-то балбес на дорожке чемодан позабыл. Перепрыгивать пришлось, и то время разрядное оказалось. Тренер тот говорит: «Ну-ну!»