Валерий Попов - Темная комната

«В этом доме жил…»

Сердце у меня снова заколотилось. Кто же, интересно, успел после нас в этом доме пожить? И такое печальное, если вдуматься, слово «жил».

«В этом доме жил и работал…»

Как это он работал, не выходя из дома?

«В этом доме жил и работал великий… учёный…»

Ого!

«В этом доме жил и работал великий учёный Мосолов».

Это же я, великий учёный, жил и работал здесь! Я наклонился ещё ниже, почти вывалился из окна и увидел:

1972 —

Изо всех сил, резко я рванулся назад, чтобы не видеть второй цифры, за тире. Но всё-таки я успел увидеть её!

В ту же секунду я оказался у себя в комнате, сидел на тахте, вытирая с лица и шеи пот.

Ну и сон! Замечательно. Спасибо. Мало кому удаётся заранее увидеть свою вторую цифру — и мне удалось. Спасибо тёмной комнате за это. Благодарю!

Я нервно ходил по комнате, время от времени пытаясь успокоиться, говоря: «Ну это же так! Ерундиссима! Сон!» Но тут же волнение снова находило на меня: «Ничего себе — сон!»

Чтобы как-то всё-таки успокоиться, я оделся, тихо прикрыв дверь, спустился во двор.

Я ходил по двору из угла в угол, как приятно всё-таки видеть его хоть и в неказистом виде, но в привычном. И никакой доски, к счастью, на нём не висит, и никакой великий учёный, к счастью, не проживает!

Иногда я поглядывал, отрывисто и невнимательно, страшно было внимательно глядеть, на окно тёмной комнаты. Но сейчас оно ничем не выделялось: тёмными комнатами сейчас были все.

Потом я глянул, быстро отдёрнул голову: «Нет-нет. Ничего не видал. Ничего!» Потом, не сдержавшись, снова поднял глаза: за стеклом тёмной комнаты горел огонёк — разгорелся, покачался, потом согнулся набок и погас.

Та-ак! Замечательно. Новые дела. Значит, успокоительные мои мысли насчёт того, что, мол, самая обыкновенная комната, ничего таинственного в ней не происходит, — значит, мои успокоительные мысли снова рухнули!

Лезть туда снизу, через подвал? Нет уж, увольте!

Я вошёл на Гагину лестницу, поднялся на чердак, с чердака на крышу. Наша верёвка была обмотана вокруг трубы, намокла, загрязнилась. Когда я её нервно сжал в кулаке, тёмная вода потекла по запястью. Я обвязал верёвку вокруг живота, затянул так, что не вздохнуть (ничего! Главное крепко!). Всю длину верёвки намотал между локтем и кулаком (никто сейчас меня не страховал — Гаги ведь не было). Сначала я встал на краю крыши на колени, сердце билось как пойманная рыба, потом, держа верёвку натянутой, стал опускать ноги с крыши. Я повисел на натянутой верёвке, потом смотал с локтя первый круг, упал на метр вниз, верёвка выдержала. Потом смотал с локтя ещё круг и ещё приблизился к асфальту на метр, таких метров оставалось до асфальта слишком много! Когда я опускался вниз, вернее, падал на длину очередного мотка, в животе у меня то ли от страха, то ли от сотрясения громко булькало, наверно, весь дом должен был слышать это бульканье и в испуге проснуться!

Я поднял лицо вверх, чтобы увидеть, на много ли спустился. Несколько холодных капель шлёпнуло в лоб. Так, начался дождь, значит, железо на подоконнике будет мокрым, этого ещё не хватало.

Как и в первый раз, я, болтаясь на верёвке, то раскачивался, то крутился волчком, и прекратить этот процесс было невозможно.

Я оказался напротив окна третьего этажа. Кошка, та самая, чёрная с белой головой, сидела среди цветов и не мигая важно смотрела на меня.

Потом усы её шевельнулись, она вроде бы усмехнулась.

Её презрительный взгляд явно говорил: «Это днём вы думаете, что вы главные, но по ночам-то ясно, что главные — мы».

Я, отматывая верёвку с локтя, как можно скорей опустился ниже.

Я уже мог носком ботинка достать до подоконника тёмной комнаты; раскачавшись ещё сильнее, я встал на подоконник, уцепился за раму. Наконец-то я могу как следует заглянуть в тёмную комнату!

Я начал пристально вглядываться в темноту — и в то же мгновение чьё-то белое, искажённое лицо прильнуло к стеклу изнутри!

Не знаю, насколько я потерял сознание, но когда я очнулся, верёвку я крепко держал, но зато раскачивался как маятник между окном тёмной комнаты и окном комнаты кочегара!

Можно, конечно, было попытаться попасть в комнату кочегара… но ведь и она, наверное, замурована теперь Гагиными родителями? Это я помнил, стало быть кое-что я соображал.

Я встал на подоконник тёмной комнаты, поскользнулся и, падая вперёд, надавил ладошкой на раму. Половинки окна разошлись, и я упал внутрь. И сразу же чьи-то руки крепко схватили меня. Я отключился.