Борис Антонов - Концерт для контрабаса с собакой

Странное дело: Дик молчал все время, пока рядом стоял Таратута. Здесь что-то неладно. Во всем этом надо хорошенько разобраться. Пусть что хотят, то и думают, а про Дика я никому не скажу. Не скажет про него и Васька.

Я крепко сжал ладонь и ойкнул. На безымянном пальце выступила кровь. Про стеклышко-то я совсем забыл.

Дик — собака исключительно умная. Днем он тихо лежал под верандой, а ночью убегал за деревню. Ему давно надоело молчать, но он понимал, что лаять нельзя. Не время. И он молчал.

Иногда слышалось его напряженное дыхание и тихое поскуливание. Видно, ему было очень тоскливо, и он думал о чем-нибудь жизненном.

Он не мог объяснить, почему убежал от Таратуты. Не появлялся и Алешка. Родителей моих боялся. Боялся, видно, что его сочтут виновником моей болезни.

А болеть я устал. Так устал, что трудно сказать, как устал. Еле вылечился. Градусник показывал правильную температуру, голова не кружилась, кашель прошел, но из дома меня не выпускали. Рано, говорят. Окрепнуть надо.

Местный учитель пения настроил контрабас, и я по нескольку раз в день играл гаммы.

Мама ходила довольная-предовольная. Наконец-то ее сын стал «художественно развиваться».

Сам. Безо всяких понуканий.

Дивился и папа. Мои музыкальные занятия настраивали его на веселый лад. Он отпускал шутливые замечания и неизменно спрашивал маму:

— Не понимаю, почему вы выбрали контрабас?

— А ты что выбрал бы? — спрашивала она.

— По крайней мере — барабан! — заключал папа, делая выразительный жест, словно в его руках была колотушка. — Знаете, как соседи обрадовались бы?

Мама привыкла к подобным выпадам, не улыбалась и не злилась.

— Тот, кто не любит музыки, потерянный человек, — говорила она. — Медведи и те музыку чувствуют.

— Как же, как же! — подхватывал папа. — Медвежьи ансамбли всех восхищают!

— Так вот, медведи и те музыку чувствуют. Не улыбайся, барабан — тоже музыкальный инструмент. Без него ни один оркестр пе обойдется. В оркестрах они большим уважением пользуются.

Мама раскладывала высушенную траву и делала надписи на бумажках.

— Конечно, первая скрипка есть первая скрипка, — продолжала она. — Но в школьном оркестре все скрипичные места уже заняты. Счастье, что контрабасист в. другой микрорайон выехал. Ну, ничего. Придет время, и Герман сядет за виолончель.

Хотя мама разговаривала, она не переставала работать. А у ее ног растянулся кот Васька. Вдруг он поднял голову и зашевелил ушами.

— Что это? — прислушалась мама.

Я понял, почему задвигал ушами Васька.

Внизу скулил Дик.

Как же он неосторожен! Ведь его тотчас же разоблачат!

Тогда беды не оберешься.

Я соскочил со стула, схватил контрабас и рванул струны.

Папа сморщился, как будто кислое яблоко надкусил, и поспешно вышел из комнаты.

За ним шмыгнул Васька. Мама улыбнулась, погладила меня по голове, сказала:

— Молодец! Я верю в твои способности. — И вышла.

Я остался один. И хотя контрабас гудел на всю деревню и ближайшую березовую рощу, мне казалось, что Дик перебивает его.

Я переиграл все песни, у меня уже болели пальцы, а Дик не умолкал. Казалось, сейчас все сбегутся к нашему дому. Люди увидят такой концерт, какой им и во сне не снился. Представляю, с какой радостью большой Таратута схватит своего Дика. Уж он-то постарается прославить меня. А все Алешка. Это из-за него я потею за контрабасом. Из-за него мне придется краснеть. Из-за него отвечать за Дика.

Все! Больше не могу! Я рванул струну и опустил контрабас. В тот же миг умолкла и собака.

Я прислушался. Дик молчал.

Я взял несколько аккордов. Дик заскулил. Я приглушил струны ладошкой. Замолчал и Дик.

Не зря мама о медведях говорила. Животные тоже любят музыку. Сегодня я открыл еще один талант. Если бы я был композитором, я написал бы концерт для собаки с оркестром. Его с удовольствием слушали бы во всех школах и пионерских лагерях.

Мои музыкальные занятия радовали маму. Она, конечно, ничего не знала про Дика и думала, что у меня появилась любовь к музыке. Но эта любовь пришла вместе с Диком. Я утаивал от обедов и ужинов хлеб, косточки, картошку, по вечерам вылазил в окно и кормил собаку. На день приходилось ставить воду в кастрюльке. Но кастрюлька была нужна маме, и она все время спрашивала то меня, то папу, не видели ли мы светлую кастрюльку. Мы говорили, что не видели.