Альберт Иванов - Пираты Неизвестного моря

Плывем!

Но куда?

Капитан знает!

А все ходят и снимают шляпы: правильно-о!

А тут – шторм!

Руби мачты! Мачты за борт! Дай бог самим уцелеть!

У-у-у… Ветер!

Три дня бушевал океан!

На четвертый день мы вошли в море.

Никому не известное!

Так и назвали – Неизвестное!

Отличное море – хочешь ныряй, хочешь плавай!

А пока матросы купаются, капитан улыбается и курит трубку.

Заслуженный отдых!

А кругом вода – голубая, зеленая, красная.

Эх!

Потихоньку пришли Грунькин и Спасибо и тоже улеглись по своим кроватям, а сами все искоса поглядывают на нас. Их страшно удивило, почему у нас такая тишина – а ведь никто не спит!

– Знаете что, – не поворачивая головы, внушительно произнес Гринберг, который так и не придумал первую строчку. – Теперь вы сочиняйте, а мы побегаем!

Но отдохнуть нам не пришлось. Звонко пропел горн, и мы бодро зашагали на линейку.

Люблю вечерние линейки. Все так торжественно: «Равнение!…», «Смирно!», «Будь готов!» и могучее «Всегда готов!» И какое-то непонятное праздничное настроение. И спать не хочется, ну совсем не хочется!

Все прошло как полагается, Вениамин пожелал нам спокойной ночи, и мы всем отрядом вместе с ним собрались у пионерской комнаты. Наш баянист растянул мехи, и мы долго пели песни. Замечательные песни!

Не знаю, как у вас, а у меня исегда немножко щемит сердце, когда звонко поют:

Нет, такую песню мы никогда не сочиним! Это все поняли. И о пиратском марше больше никто не заикался.

Ох, до чего я уважаю собрания! На них всегда весело, если вовремя отключиться от выступающих. И вообще, чувствуешь себя как в разведке. Напряженно следишь за взрослыми, затаишься – и как дернешь какую-нибудь девчонку за косу… Она как взвизгнет. Все на нее уставятся. А она как трахнет своего соседа по макушке – ой-ой-ой! А ты сидишь незамеченный, словно это не твоих рук дело.

Приятно еще сидеть на собраниях, особенно если у тебя есть в запасе толстая книга с картинками. Конечно, тебе сделают замечание на первый раз и… отберут книгу, хотя второго раза еще не было.

И это наше очередное собрание тоже могло быть не хуже прежних, школьных, но Вениамин все испортил. Он все говорил, говорил про культуру поведения. Все наши проделки припомнил, даже недельной давности. А потом как захохочет: про пиратскую свинью вспомнил!

И мы тоже начали смеяться, толкаться, подпрыгивать, хотя и без особого интереса. Да и какой тут интерес, если тебе этого не запрещают?!

– И все-таки в той неумной шутке, – оказал Вениамин, – было рациональное зерно. Надо быть чистоплотным. Всегда и везде. Читали «Мойдодыра»?

«Мойдодыра» мы, конечно, читали, но, что такое «рациональное зерно», так и не поняли. А спросить постеснялись. Кому же интересно показывать свою необразованность! Я так думаю – это, верно, новый вид из семейства бобовых.

Собрание оказало на нас роковое влияние. Мы все стали ужасно чистоплотными (я-то и раньше таким был). По-моему, все из-за того, что каждый боялся, как бы ему не подложили свинью.

Были созданы три мощные санитарные группы, в которые записались все. Маша Пашкова сразу развернула свои санитарные способности и развела, понимаешь, гигиену (и откуда такие слова берутся!). Теперь мы продирались в столовую через санитарные заслоны. Первый заслон проверял руки, второй – уши, третий – зубы, а четвертый (ты хоть блести) отсылал всех снова к умывальнику, на всякий случай.

Мы зашли ого как далеко в санитарном рвении. На клумбе выложили цветными камешками наглядное изречение:

Каждый санитар – контролер!

А неизвестный автор сочинил песню, и мы ее распевали хором по пути в столовую:

Мой брат-артист особенно тщательно следил за своей курносой внешностью. Он говорил, что киноактеры отличаются фотогигиеничным лицом и показывал всем свой слабовольный профиль.

Теперь к рукомойнику нельзя было и подступиться. Брызги так и летели во все стороны. Я даже пожалел, что не захватил зонтик из дома. Пока своей очереди дождешься, с ног до головы промокнешь. Наш гармонист однажды три часа простоял возле умывальника и так и не сумел умыться.