Весь следующий день мы с Володей провели в бабушкином саду, a вечером пустились с мамочкой в обратный путь, уговорив дядю отпустить с нами и Володю. Дядя долго упирался, но, наконец, согласился с условием, что Володька ежедневно будет заниматься по два часа, готовиться к переэкзаменовке по русскому языку; весной на экзамене двойку хватил. Ох, только бы со мной такой беды не приключилось!
Выехали мы вечером, было уже темно, так что мы улеглись спать, a на другое утро были дома.
Возвращение. — Синяя тетрадь
Первый, кто меня встретил по возвращении, — это мой милый Ральфик; уж как он радовался, как прыгал, как визжал!
В день приезда у нас с Володей, конечно, занятий не было, и я воспользовалась этим, чтобы всюду облететь и все показать ему. Очень мне хотелось свезти Володю на «Круглый остров», уж мы даже и в лодку сели, но потом я одумалась: ведь это будет нечестно, я обещала мамочке никогда больше одной в лодку не садиться, лучше пойду, попрошу ее, пустит хорошо, нет — ну, тогда уговорим старших всей компанией отправиться туда как-нибудь.
Побежала я в мамину комнату, влетела, как всегда, пулей; смотрю, мамы на её обычном месте нет, оглянулась — a мамуся моя спит на кровати, свернувшись клубочком, как раз, как я, — это самое удобное, я всегда лягу и так скорчусь, что у меня колени около подбородка приходятся, страшно хорошо, и так тепло-тепло! В этом отношении мамуся совсем в меня пошла!
Что тут делать? Не повезло! Хотела уже уходить, в это время вдруг через открытое окно ветер так сильно подул, что какие-то бумажки, которые у мамочки на письменном столе лежали, сдуло на пол. Я подошла, подняла и положила на стол, a тут вижу, с левой стороны столика лежит синяя тетрадь, a ветер ее так и треплет; мне даже и открывать не надо было, чтобы увидеть, что в ней стихи написаны, да еще и рукой мамочки.
Взяла я тетрадку, смотрю стихотворение «Слезы»; я и стала читать. Вот прелесть! как Бог ангела послал на землю, чтобы вытереть слезы тому человеку, который самый несчастный и горше всех плачет. Вот он летит и ищет такого, a кругом все плачут, и дети, и большие, и нищие, и какой-то человек в церкви пред Распятием. Я чуть сама не заплакала. Посмотрела — там еще много-много стихов; все равно всех разом не перечитаешь, a Володька верно ждет меня и злится, да и мамочка может проснуться, еще рассердится.
Так вот мамусенька! Изволите стихи пописывать! Разлакомилась мамочка на похвалы, еще бы, — как ее тогда у Коршуновых восхваляли. Да разве и со стихами, и без стихов можно ею не восхищаться?.. Ведь она такая прелесть, такая прелесть!..
A может быть, это нечестно, что я нос сунула в её тетрадку? Это значит воровать чужие тайны… Нет, в данном случае это не беда: какие же секреты могут быть у мамочки от меня, её единственной дочки?.. Впрочем, и мамочка у меня одна-единственная, a я все таки ей своих записок не даю читать… Ну, да что ж? все равно уж сделано — не вернешь!
Володька, конечно, накинулся на меня за то, что я запропастилась, но недолго ворчал, потому что я его повела к Коршуновым в сад; там были все в сборе, и я его сейчас же перезнакомила. Потом показали мы ему наше «Уютное».
Володя очень сошелся с Ваней и Сережей, a Митя ему не понравился, говорит, что он «баба»; это потому, что Митя не гимназист и все со мной больше сидит.
Все были очень рады, что я возвратилась, и решили сегодня вечером отпраздновать в нашем домике мое возвращение и приезд нового гостя: сделаем в «Уютном» иллюминацию, благо двадцать фонариков наших от елки все целы. Пока же повели Володю на гигантские шаги и на качели.
Папочку мы утром уж не застали, приехал он только к обеду. Расспрашивал он нас про все подробно, что и как у бабушки делалось. Мама ему сказала о приглашении Петра Ильича, и папочка обещал, что, если я только хорошо выдержу экзамен, мы туда все поедем дня на три-четыре, и он с нами, — возьмет отпуск на несколько дней.
После обеда мы пошли прилаживать свои фонарики, a потом, когда стемнело, играли в колдуны. Вот Володя хорошо бегает! Даже лучше Вани.
В августе ведь рано темнеет, так что скоро мы зажгли иллюминацию, a сами уселись в своем «Уютном» домике. Все набегались, устали немного и сидели довольно тихо.
A красиво как было! Темно, луна еще не взошла, и фонарики так ярко-ярко горят…
Вдруг мне вспомнились мамочкины «Слезы»… Может и теперь где-нибудь ангел пролетает и утешает кого-нибудь… Ах, если бы мамуся сама прочитала нам вот сейчас, тут, свои стихи! Она так чудно читает, голосок у неё как-то особенно звенит…
Читать дальше