Михаил Коршунов - Сентябрь + сентябрь

Тамара Григорьевна тоже что-то кричала и весе­лилась.

Она совсем молодая, Тамара Григорьевна. В классе почему-то не было видно этого, а здесь, в лесу, видно. И красивая она, когда смеётся. Вареж­кой машет и смеётся. А из-под варежки сверкает на тоненькой руке жёлтый браслетик часов.

И девочки кричали, переживали и набирались здоровья. Лес — это не вагон метро. Здесь можно. Здесь все свои, без пассажиров.

А потом игроки захотели пить. Просто ужасно захотели.

Боря достал бутылку с чаем и начал угощать. Чай остыл и получился в самый раз.

А потом достали сумки и принялись за еду. Всё было удивительно вкусным, то ли потому, что ели в лесу, то ли потому, что всё это не было киселём.

Мимо привала проехали на лыжах ребята по­старше. Засмеялись и сказали:

— Детский сад.

Первой возмутилась Галя. Она крикнула:

— Это школа, а не детский сад! Тогда и Первыш крикнул:

— Это школа!

Он подумал, что, может быть, из-за него всех остальных назвали детским садом: он самый ма­ленький.

И Лиля крикнула:

— Школа!

Она тоже испугалась: у неё в сумке лежала кукла.

А Петя даже перестал жевать свои нескончае­мые бутерброды с сыром, которые он всё доставал и доставал из портфеля. Побежал вслед за лыжни­ками и крикнул:

— Не знаете — не говорите! И Серёжа побежал, и Боря.

И тоже кричали, что это школа! А никакой не детский сад!

Потом все вернулись, кто бегал, и выпили ещё чаю. Это от волнения.

И надо же — так оскорбить и уехать!

Лилина бабушка, Серёжина бабушка и Тамара Григорьевна долго успокаивали ребят. Но тут не­ожиданно Галя увидела человека, который сидел на складном стуле среди деревьев. Совсем недалеко.

Как они раньше его не заметили!..

Перед человеком на металлическом треножнике был укреплён лист картона. И, конечно, человек этот был художни­ком. И он что-то рисо­вал.

Ребята отправи­лись поглядеть. Окру­жили художника.

Он рисовал зимний лес, синее небо, поля­ны с прошлогодней травой и листьями. Он рисовал всё то, что ре­бята видели. И что им сегодня очень нравилось. Рисовал он короткими и толстыми цветными карандашами. Тёма сказал:

— Карандаши бьются, как тарелки. Внутри бьются.

— Эти карандаши называются пастельными,— ответил художник.— И они не бьются, как тарелки.

— Можно потрогать? — спросил недоверчиво Тёма.

— Конечно.

Тёма взял из коробки один короткий толстый карандаш. Он был весь мягким и без дерева. Он был вроде из цветного пластилина.

— А мы тоже чертим всякое в тетрадях для эскизов, — сказал Первыш.

— Ну? — удивился художник и поглядел на Колю.

— Да, — сказал Первыш. — Конструируем.

— Приставим угольник к линейке и конструи­руем, — подтвердил Сережа. — На уроках графики.

— И рисуем тоже,— сказал Боря.

— Только не такими карандашами,— не успо­каивался Тёма.

— Бьются, как тарелки,— повторил художник и засмеялся.

— Да, — вздохнул Тёма и вернул художнику его карандаш, который был весь мягким, вроде из пластилина.

— Мы — школа,— сказала на всякий случай Лиля.

— Я слышал, — опять засмеялся художник. — Вы кричали об этом в лесу.

— А почему у вас снег не белый? — спросила Галя. Она долго и молча рассматривала рисунок. — И берёзы серые?

— А ты погляди внимательно на снег,— отве­тил художник.

Галя начала внимательно глядеть на снег, и ре­бята начали глядеть внимательно на снег и на берёзы.

— Снег уже весенний,— сказал художник.— И берёзы потемнели от влаги. А вон там, на поляне, видите, как освещена старая трава?

— И сухой цветок. Он совсем коричневый,— сказал Боря.

— Верно.

— И трава коричневая,— сказал Первыш.

— Не совсем коричневая. Она сохранила в себе лето. Далёкое, прошлогоднее. Она чуть зелёная. А стебель коричневый. Он высокий, и ему не уда­лось как следует спрятаться от зимы. Он совсем погиб, хотя он ещё и стоит. Он не сохранил лето.

И вдруг ребята увидели зимний лес, синее небо, поляны с травой и листьями совсем по-другому.

Синее небо тоже было немного как бы влажноватым, а листья были все в капельках воды. Это пригрело солнце, и льдинки на листьях растаяли. Листья заблестели.

И под карандашами художника они блестели. И небо было влажноватым. И берёзы. И снег. Были весенними, потемневшими от влаги.

— Видеть природу тоже искусство,— сказал художник.— И этому искусству надо учиться. То­же графика. Графика природы, графика прекрас­ного.