Александр Ященко - Хруп Узбоевич

Наконец, жара сделала свое: я стала заметно утомляться и чувствовала, как ноги мои, обжигаемые береговым песком, устают с каждым лишним скачком. Бежать по воде было прохладительнее, но труднее. Я волей-неволей стала засматриваться налево, ища хоть какой-либо тени, чтоб передохнуть. Отдохнув где-нибудь сначала, я была не прочь уничтожить десяток-другой даже насекомых, чтобы хоть чем-нибудь заморить на время голод и сколько-нибудь поддержать свои силы. Но, увы… ни признака тени, ни следа какого-либо, хотя бы крошечного, насекомого: один песок и соленая вода!

Я кончила тем, что взяла влево и, насколько оставалось сил, начала карабкаться на песчаный холм. За ним я рассчитывала найти хоть какое ни на есть изменение картины.

Но с вершины холма я увидела только вершину другого, за ним третьего, а направо и налево четвертого, пятого и так далее — все вершины таких же ровных и однообразно желтых песчаных холмов. Но я все же была на земле и ужаса безысходности положения не испытывала, несмотря на крайнюю усталость. Однако бежать вперед и вперед было уже необходимостью для того, кто ищет кров и пищу. И я бежала или, вернее, неслась вперед и вперед, под конец не сознавая, куда и зачем я иду. Но вот, вконец истомленная, я остановилась в ложбине между двумя холмами.

Один из них поднимался полого, другой как бы скатывался неглубокой выемкой и имел наверху острый гребень. С этого гребня от ветра иногда несся мелкий дымок песку, а более тяжелые песчинки слегка катились вниз, толкая и подгоняя иногда лежащие пониже. Более инстинктивно, чем сознательно, я начала рыть себе нору, чтоб укрыться от палящих лучей. Но, или я очень устала, или таков уже песок, мои усилия были тщетны: воронкообразная, вырытая мною ямка тотчас же осыпалась, когда я собиралась углублять ее наискось. Песок был сух, как пыль, и подвижен, как вода. В изнеможении я перестала работать и упала в ямку с распростертыми лапками. В голове у меня закружилось, и я впала в состояние какого-то отчаянного равнодушия.

Между тем солнце все катилось и катилось по небу и, пробежав почти над моей головой, начало опускаться к морю. Я ни о чем не думала: мыслей не было; но я была жива и понимала это, будучи в каком-то тумане.

Так пролежала я до тех пор, когда солнце стало быстро заходить за ближайший холм, и в левый глаз мой брызнули его покрасневшие лучи. Мне было все равно; я даже не закрыла глаза, который был ослеплен почти до потери чувствительности. Наконец, и эти красные лучи скрылись. На небе быстро стало темнеть, и сумерки, словно, куда-то пробежав, исчезли, сменившись темной ночью. С холмов дунул сухой ветер, потом потянул еще сильнее, и вскоре мое тело почувствовало его уже ровное дуновение. Вместе с темнотой распространилась какая-то свежесть. Песок начал быстро остывать, и моя лапки почувствовали, как его жар постепенно таял, словно уходя в воздух. Так же бессознательно, как ранее упала, я шевельнула передними лапками, потом дернула задними и затем единым слыбым усилием подобрала ноги под себя, ловко усаживаясь поудобнее. Прохлада шла откуда-то все сильнее и сильнее, а вместе с ней в мое тело возвращалось и сознание. Наконец, жар слал, и в мозгу моем понемногу стали приходить в порядок все перепутанные мысли. Я оживала к разумной деятельности и вскоре ясно представила себе все случившееся. Мысль о моем настоящем положении заставила меня оглянуться кругом.

Стояла тихая ночь. Под тем же темным, искрящимся от звезд шатром, что был надо мной в море, расстилалась однообразная, унылая, неподвижная, холмистая площадь, уходившая вдаль. И, кроме меня, ни одной живой души, ни одной былинки…

В море было, по крайней мере, его движение и три немых спутника моих: ящики и бочонок. Здесь же не было ни единого звука, ни единого движения и тихо, тихо, до безотрадности тихо!..

Холод ночи придал мне бодрости, в которой я отчаялась, и я вновь поплелась вперед по песчаным холмам, оставляя за собой следы, заметаемые песком. Удивительное дело: никакого страха я положительно не чувствовала, и желание добраться до питья, вероятно, изгнало из меня все другие ощущения. Упершись взглядом мерцавшую вдали звездочку, я шла прямо на нее и даже мало обращала внимания на то, что звездочка поднималась все выше и выше.

Но это была, наверное, моя счастливая звездочка, так как она привела меня и к воде, и к пище, и к крову.

Как ни бодряще действовала на меня ночь, но отдохнувшие ноги мои не были все же ограждены от усталости, и я вновь начала утомляться и притом быстро. Поспешно сбегая, почти скатываясь с высокого холма, я только с большим усилием могла взбираться на соседний, правда, еще более высокий. Его почерневшая от безлунной ночи вершина казалась недосягаемой, тем более, что бок его был обыкновенно обрывист. Песок выскальзывал из-под моих лапок, и, сделав два скачка, я иногда на один опять спускалась вниз. С большим трудом, но все же я одолела это восхождение и, забравшись на гребень, присела на секунду отдохнуть перед новым спуском.