Александр Ященко - Хруп Узбоевич

— Дедушка, отдай ее нам, — сказала вдруг старшая. — Мы ее кормить, ласкать будем.

Ей будет хорошо у нас…

У меня закололо в сердце, и я насторожилась. Как? Опять клетка, опять одни и те же стены кабинета, голоса пяти, шести знакомых вместо чудного лесного хора? Нет, этого не будет, что бы ни ответил старик: я сумею убежать… хоть сию минуту. Но бежать не пришлось.

Старик прожевал взятый в рот кусок и вразумительно ответил:

— Коли на то будет желание ваше и барина, я прекословить не смею. Только я привык к ему, крысу. Он, вроде, как бы внучек мне. Почесть, что за крысу не считаю. Возьмите, коль желаете, только я загрущу по нем — это верно.

— Нет, дедушка, — вмешался вдруг отец. — Крысу мы оставим у тебя. Нам с детишками она на потеху, а тебе на утеху, стало — и разговаривать не о чем. А вот теперь ты позволь детям поиграть с ней, возьми ее на бережок, если она тебя слушает.

— Слушает, батюшка, слушает, — заторопился старик. — Да и как еще слушает: человеческим ухом слушает. Я вот рыбку ловлю, а он сидит и слушает, что я про свое бытье-житье ему рассказываю, али про рыбу или тварь лесную. Слушает, как есть разумная тварь, слушает.

— Ну, внучек, ешь свою долю-то, да будем собираться, — прибавил, вставая, старик.

Мне настолько дороги были все эти минуты, что я постаралась изложить их подробнее. Никогда настроение моего духа не было так хорошо, как в этот день и в этот вечер. Остаться у старика и провести время со старыми друзьями: есть от чего ликовать даже и крысиному сердцу! Но вы поймете, я думаю, мой особенный восторг и радость, когда я, выбежав за стариком на полянку, услышала с одной из телег:

— Скажите, пожалуйста, вот новости! — за которым следовало:

— Черт знает, что! Опять путешествие! Дома лучше, дома гораздо лучше!

Последнее было сказано уже на другом, попугаячьем языке. Попка был, очевидно, постоянен в своих убеждениях.

Через час или менее на бережку нашей речки был разостлан ковер. На ковре появились стаканы, чашки, блюдечки, самовар. А часа через два с лишним неподалеку у берега трещал веселый огонек под хорошеньким котелком, в котором варилась рыбка, выловленная на этот раз сетью. Старик и кучер для этого оба лазили в воду и ходили с бреднем по камышовым местам.

Чудную картину представлял из себя в этот день уголок старого лесника. Представьте себе: синее небо с легкими клочками облачков расстилалось над полянкой, речкой и недалеким озером. По нему медленно катился ослепительный шар летнего солнца, посылавший ласкающую теплоту на лес и поляну. Речка, искрясь, бежала по мягкому ложу, обрамленная бахромой прибрежного камыша и кружевами из листьев и цветов желтых и белых кувшинок. Высокие деревья, столпившиеся у поляны, шепчась, кивали тихонько своими верхушками старой избушке, словно сочувствуя ее случайному празднику. Из лесу и с речки несся смешанный гул обычных лесных голосов, веселый, задорный дневной гул…

А на притоптанной мураве берега на шалях, пледах и коврах расположилось веселое и радостное общество, состоявшее из весьма разнородных существ: людей, собаки, попугая и… крысы. Лошади паслись невдалеке у камышей реки. Собака и попугай были в неволе: попугай в клетке, собака на веревке (боялись за меня!).

Сидя на подстилке, все общество занято было едой и питьем. Люди пили чай и кормили сахаром попугая, собака грызла кости, а крыса — печенье. Возле нее, ласково на нее поглядывая, стояла девочка. Другая, постарше, став на колени, усердно угощала крысу, предлагая ей самые отборные куски печенья.

Все были довольны и веселы. Даже Ворчун курлыкал, покусывая сахар:

— Это еще ничего: сахар кушанье недурное! Погрызем, пока крепок клюв.

Меня звали все Хрупом, и даже старик, сидевший поодаль на траве, откуда он сообщал хозяину различные мысли свои о лесе и лесном хозяйстве, на предложение детей звать меня Хрупом ответил:

— Хруп, так Хруп, пущай будет Хруп. Все равно я имени ему никакого не дал. Стало, будешь «Хруп», — кивнул он в мою сторону.

Мне это было несказанно приятно, и вы, конечно, понимаете почему.

Только вечером, когда солнце только что надвинулось на верхушки отдаленного по реке леса, мои старые приятели собрались домой. Все расставленное и разложенное было вновь собрано, связано, уложено. Клетка с ворчливым попугаем установлена обратно в телегу, а Гри-Гри, о которой вы, надеюсь, догадались, отвязана, так как меня поспешили водворить опять в избу, куда собака не допускалась.