Рудольф Сирге: Маленький, да удаленький

Если случалось, что Лизка устраивалась ловить мышей или выслеживать на поленнице трясогузку, Фомка не мог удержаться от шалостей. Он обнюхивал Лизкину миску, лакал молоко, которое наливала туда хозяйка. Позднее кошка, мяукая, жаловалась на пса, потому что догадывалась, чьих это рук дело. Как только Фомка, учуяв запах молока или еды, приближался к кошачьей миске и кошка это замечала, она набрасывалась на Фомку и больно царапала его. К тому же у Лизки была еще одна дурная привычка: те лакомства, которые Фомка зарывал в потайном месте, она находила, раскапывала и уносила. Наказать ее за это Фомка не мог: в драке кошка была ловчее, да и когти у нее были острые. Так что Фомке приходилось мириться и с этим. Он убедился, что самая, казалось бы, близкая из домашних животных соседка была и самой своенравной, коварной и неприветливой. Если на лошадь можно было лаять и она в ответ лишь помахивала головой, уток можно было загнать в воду и, озорничая, лаять им вслед, то с Лизкой невозможно было не вступить в драку. Кошка совсем не понимала шуток. Она постоянно оставалась серьезной, себе на уме. Игры и баловство она не уважала. Потому дети и говорили, что кошка, мол, старая и когти-де у нее острые. Что с такой поделаешь? Фомке пришлось согласиться, что лучше, держаться от нее подальше. И тот, и другая, оба они были нужны хозяевам и жили во дворе каждый своей жизнью.

Гораздо веселее было с куриным семейством. За цыплятами можно было порой погоняться, поозорничать с ними и даже потрепать их. Куры с кудахтаньем забавно разбегались, а Фомка метался меж ними, будто и вправду охотясь. Втихомолку он и устраивал охоту на них, пока домашние об этом не догадались. Тогда его сурово наказали: потрясли за загривок, постращали прутом и, указывая на кур, сказали: нельзя! Так и кур пришлось оставить в покое. И Фомка оставил. Наседкам он позволял прятаться от дождя между будкой и стеной дома, там они собирали цыплят под крылышко. Не притрагивался он и куричьей еде, не подходил даже к их корыту, по крайней мере в то время, когда куры из него клевали. Чего нельзя, того нельзя! Фомка легко это усвоил.

Итак, Фомка со своей стороны вел себя прилично. Но ведь там был еще и петух Пеэтер. Тот самый, чье кукареканье по утрам Фомка считал делом совершенно ненужным. А Пеэтер в свою очередь считал себя обязанным громогласно возвещать о том, что настало утро, и продолжал распевать. Ведь он просыпался первым, и надо было объявить об этом остальным. Иногда он помогал курам кудахтать. А то принимался сам сердито кричать на собаку, особенно когда слышал лай, необходимость которого он не желал признавать. Пару раз они, нахохлившись, уже встали было наизготовку друг против друга, но в то время Фомка был еще совсем несмышленышем. И их настоящий спор разгорелся позднее.

Фомка частенько, стоя неподалеку от людей, следил, как дети или взрослые что-то сыпали на землю и все куры во главе с петухом спешили туда. Как-то Фомка был голоден. Всю вторую половину дня он провозился с детьми на огороде, и живот у него подвело. Однако до ужина было еще далеко. Хозяйка рассыпала курам зерно, и они гурьбой заторопились к ней. Фомка, вертя головой то в одну, то в другую сторону, смотрел издали, исподтишка наблюдая за курами и рассуждая про себя: едят же куры, почему бы и мне не попробовать. Хозяйка ушла, и Фомка просунулся меж курами. Но не обнаружил на земле ничего съедобного. Зернышки, которые торопливо подбирали куры, не возбуждали в нем аппетита. Он еще раз осмотрелся и опустил морду рядом с куриными головами. И тут петух возмутился:

— Куда лезешь, собачья шкура! — И ударил Фомку клювом.

Фомка не столько от боли, сколько от испуга отпрянул в сторону и, выставив вперед грудь, залаял в ответ:

— Подраться хочешь, да? Чего раскричался?

— Ну уж я-то тебя не боюсь! — Петух распушил перья, опустил крыло на шпору и, держа клюв наизготовку, как копье, пошел на Фомку.

Фомка отступил, но в тот же миг над головой у него что-то просвистело это петушиные крылья и шпоры пронеслись над самой его макушкой. Хорошо, что он стоял, опустив морду, не то петух наверняка клюнул бы его в глаз.

Столь бесстыдное нападение Фомка не мог, разумеется, оставить без наказания. Он тут же собрался с духом и бросился на обидчика. Ему хотелось ухватиться лапами за петушиное горло. Собаки, пытаясь укусить, опираются лапами на плечи противника. Тогда они могут свободно действовать клыками. Но петух дрался совсем не по-собачьи. Он сражался по-петушиному. И случилось так, что в тот самый момент, когда Фомка собирался опустить лапы на петуха, у него перед глазами снова мелькнули желтые петушиные шпоры и когти. Большого вреда они не причинили, но одно ухо у Фомки оказалось разодранным. В следующем броске пес был уже злее, и в зубах у него осталась пара блестящих перьев с петушиной шеи… Кто знает, как долго продолжался бы тот бой и чем бы все закончилось, но куры так раскудахтались, что на шум прибежала во двор маленькая Анни.