Мария Парр - Вафельное сердце

Это была правда. Все мальчишки очень уважительно говорили о Лене весь день.

— Какая теперь разница, — грустно сказала Лена.

— Что ты имеешь в виду?

Но Лена не ответила.

Дома оказался Исак. Очень кстати, потому что у Лены ужасно болела рука.

— У этого Томми такая жесткая морда, — пожаловалась Лена, отдавая Исаку письмо. Он передал его Лениной маме.

— Лена, ну что ж ты у меня за ребенок, — вздохнула мама, прочитав письмо.

Исак заподозрил трещину у Лены в руке.

— Наверно, он далеко отлетел, этот Кая-Томми, — сказал он восхищенно.

Я встал и отмерил шагами расстояние на кухонном полу и прибавил еще пару шагов, чтоб сделать Лене приятное.

Трудно понять, как скоро придет зима, потому что она начинается исподволь. Но наступает день, когда мама говорит, чтобы я надел под штаны колготки, и это значит, что зима на пороге. И сегодня это случилось.

Ужасно неприятно носить колготки на себе, особенно если сверху джинсы. Я обошел дом три раза, пока приспособился к этому, и только потом позвонил в дверь к Лене.

— Ты уже в колготках? — спросил я.

Конечно, нет. Лена подождет с этим, пока не ляжет снег.

Погуляв недолго, мы обнаружили, что Лене переходить на колготки совсем скоро. На лужах уже был лед. А верхушки самых высоких гор вокруг фьорда Бог посыпал сахарной пудрой.

— Я люблю, когда снег, — сказал я Лене.

— Ничего, — безучастно кивнула она.

Она была не в настроении и сегодня тоже. Я не понимал, в чем дело, — обычно Лена с ума сходит по снегу. Но я не стал лезть ей в душу. Толку бы все равно не было никакого.

После обеда мы с папой поехали к бабе-тете. Она совсем разлюбила снег, сказала она нам, потому что она старенькая и не может его чистить. Мне кажется, я бы любил зиму гораздо больше, если бы я не мог чистить снег. Пусть себе лежит, пока не растает сам по себе. Или пока папа его не почистит.

Баба-тетя рассказывала истории, а мы с папой ели вафли. Они были даже вкуснее обычного из-за того, что на улице так противно. Я залез с ногами на диван и прижался к бабе-тете; мне было так хорошо, что даже больно. У бабы-тети самое большое и горячее сердце, какое я только знаю. У нее вообще всего один недостаток — она вяжет на спицах. А теперь дело шло к Рождеству.

Когда баба-тетя отлучилась на кухню, чтобы принести еще вафель, я заглянул в корзину за диваном. Так и есть — горы чего-то вязаного. Она всегда дарит нам на Рождество вязаные вещи. Странно, такой умный человек, а не понимает, какое это наказание — ходить в вязаном свитере. Во-первых, он кусается, во-вторых, в такой глупой одежде давно никто не ходит. Мне гораздо больше нравятся подарки из магазина игрушек, но баба-тетя этих новшеств не понимает, хотя я пытался их ей растолковать тысячу раз.

Перед тем как нам ехать назад, я зашел в спальню посмотреть на картину про Иисуса над кроватью. Баба-тетя пришла следом, и я рассказал ей, как Лена играла в Тиндене в Иисуса и сверзилась вниз. Рассказывал — и вспомнил, как я ужасно испугался.

— Я все время очень боюсь потерять Лену, — сказал я. — А ей, по-моему, потерять меня ничуть не страшно.

— Наверно, Лена знает, что ей нечего бояться тебя потерять, — сказала баба-тетя. — Ты очень верный и надежный парень, голубчик мой Трилле.

Я примерил ее слова к себе, покрутил их так и эдак и почувствовал, что да — я верный и надежный парень.

— Баба-тетя, а это правда, что ты никогда ни чего не боишься?

Баба-тетя положила руку мне на затылок и тихонько похлопала меня по голове.

Изредка мне бывает немножечко страшно, но тогда я смотрю на эту картину и вижу, что Иисус стережет меня. Знаешь, голубчик мой Трилле, бояться не обязательно. Это никому не помогает.

— Хорошая картина, — сказал я и пообещал приехать, когда ляжет снег. Я помогу чистить снег, хотя это и скучно.

Баба-тетя поцеловала меня своим теплым, мягким, морщинистым поцелуем и обещала напечь мне гору вафель, даже если я не захочу чистить снег.

В воскресенье пошел снег.

И умерла баба-тетя.

Мне рассказала это мама, когда разбудила меня утром. Она сперва сказала, что идет снег, а потом — что баба-тетя умерла. Зря она перепутала порядок. Лучше бы она сначала сказала, что бабы-тети больше нет, а потом ободрила бы меня снегопадом. Что-то внутри меня разбилось. Я много минут лежал, уткнувшись в подушку, а мама гладила меня по волосам.