Николай Веретенников: Володя Ульянов

Я переписывался с Володей и очень стыдился своего плохого почерка. Володя советовал мне взять себя в руки и исправить почерк. Я нисколько не сомневаюсь, что на моем месте Володя так и поступил бы и никакие трудности его не остановили бы.

Ульяновы приезжали в Кокушкино каждое лето, но иногда не все вместе.

Отец Володи, Илья Николаевич, был директором народных училищ. Нередко случалось, что он то задерживался дольше в Симбирске, то отлучался из Кокушкина в Казань на день — два по делам службы.

Обычно к приезду Ульяновых мы были уже в деревне. Семья у нас была большая. Моя мать работала стенографисткой, и если работа ей позволяла, то, как только у нас, младших, кончались занятия и начинались каникулы, мы переселялись в Кокушкино; в Казани оставалась только старшая сестра Люба, служившая на телеграфе.

Ехать надо было на лошадях. Еще накануне отъезда, бывало, бежишь во двор посмотреть, тут ли ямщики, и вертишься возле лошадей, сгорая от нетерпения.

Илья Николаевич и тетя Маша с детьми, приехав из Симбирска на пароходе, останавливались у нас в Казани и затем уже на лошадях отправлялись в Кокушкино. Ни в Казани, ни в Симбирске железной дороги тогда не было.

Володя садился обычно на козлы и шутил с ямщиком:

— А что, дядя Ефим, был бы кнут, а лошади пойдут?

Он вообще любил шутки, и крестьяне называли его «забавником».

Один ямщик нюхал табак. Его спрашивают:

— Зачем нюхаешь?

— Это, — отвечает ямщик, указывая на тавлинку [1] Тавлинка — табакерка из бересты. с нюхательным табаком, — мозги прочищает.

Так как за понюшкой следует чиханье, то Володя говорил одно время, услышав какую-нибудь глупость: «чихни», то есть прочисть мозги.

Мы знали всегда заранее день, когда должны были приехать Ульяновы в Кокушкино, и старались угадать час их приезда. Целым обществом отправлялись пешком встречать их километра за два, на перекресток, к постоялому дворику. Иной раз мы не угадывали время приезда и выходили два — три раза в день. Встретив, всей компанией, радостные и веселые, возвращались домой.

С приездом Ульяновых в Кокушкино наступал для нас настоящий праздник. Отменялись занятия иностранными языками, подготовка к переэкзаменовкам, и общий тон детского веселья повышался. Мы, ребята, все время висли на плечах у Ильи Николаевича и буквально ловили каждое его слово. Называли мы его «Илья-и-Николаич», считая, что у него два имени.

Он очень любил детей и никогда не отстранял их. Только взрослые останавливали нас, оберегая спокойствие нашего любимца.

На крутом берегу реки стоял так называемый «большой», или «старый», дом, а в нескольких метрах от него, через дорогу, — флигель.

Впоследствии в этом флигеле Владимир Ильич жил во время ссылки в 1887/88 году.

Но кто же мог тогда подумать, что здесь, в Кокушкине, в этом самом флигеле, Владимир Ильич будет отбывать свою первую ссылку!

Недалеко от флигеля раскинулась маленькая деревня с мельницей.

О деревне Кокушкино соседние крестьянки говорили так: «Смотрю я на вашу деревнюшку и думаю: что за чуда така она махонька, да така развеселая», разумея, вероятно, ее довольно красивое расположение на высоком берегу реки Ушни.

В болоте, окаймлявшем пруд у дома, в теплые летние вечера задавали концерты лягушки. В саду, расположенном рядом с флигелем, и на деревьях по берегу реки заливались соловьи.

В Кокушкине все было ветхо: в большом доме печи испорчены — не топились, крыша протекала, лодка дырявая, купальня тонула, мостки к ней проваливались. Не было средств поддерживать все в порядке.

Над этими недостатками мы подтрунивали, но они нисколько не смущали нас. Нам всем тогда казалось, что ничего красивее Кокушкина нет. Если кто-либо видел новые места, мы спрашивали:

— Ведь хуже Кокушкина?

— Да… Нет реки… Мало деревьев…

Даже то, что из Казани надо было ехать сорок километров по плохой грунтовой дороге, нравилось нам. Поездки в деревню переносили в другой мир, далекий от обыденной жизни и надоевшего за зиму города.

Наш дед, Александр Дмитриевич Бланк, был врачом. Он жил в деревне Кокушкино и лечил крестьян.

Еще при жизни деда было принято, чтобы все его дочери приезжали в Кокушкино. Для Марии Александровны предназначалась комната в мезонине старого дома, которая так и называлась «ульяновской», а флигель был построен для остальных четырех его дочерей, приезжавших также с семьями на лето.