Б. Раевский - Орлята

— Молодец, сынок! — крикнул замполит и дал очередь из автомата.

Овчарки, эти злобные твари, казались неуязвимыми. В призрачном лунном свете они выглядели чудовищно большими. Распластавшись за пнем, Огородников отстреливался из пистолета. И вдруг на спину ему прыгнула собака. Она вцепилась клыками в правую руку разведчика и всей тяжестью прижала его к земле. Огородников понял: жить осталось секунды. И тут произошло чудо: овчарка разжала челюсти и свалилась с него. Точно сквозь пелену увидел он Жору. С ножа его капала кровь. Собачья кровь! Рядом лежала, дергаясь в предсмертных судорогах, собака. Вторую овчарку срезал выстрел замполита.

Это казалось неправдоподобным, что все разведчики были еще живы и даже не ранены. По-прежнему отбиваясь гранатами, они держали путь к своим. И они достигли все-таки ничейной земли. Теперь самое трудное было позади. Но разве на войне знаешь, где и когда тебя ждет беда? Осколками последней гранаты, которую швырнули фрицы, был смертельно ранен Георгии Антоненко, разведчик 98-го стрелкового полка.

Два морских пехотинца подняли мальчика на руки, остальные остались прикрывать огнем их отход.

В горячке боя бойцы не заметили, как подоспел отряд нашей морской пехоты. Вскоре все было кончено, Гитлеровцев постигла судьба их псов.

Огородников кончил рассказывать. Я долго молчал. Любые слова казались мне сейчас неуместными. Да и какие тут могли быть слова?

Наконец я сказал:

— Нельзя, чтобы о мальчике ничего не осталось в памяти людей.

Моряк поднял на меня удивленные глаза.

— Утром здесь были пионеры... Дружина имени Жоры Антоненко. Это они принесли цветы. Значит, неверно вы сказали, что в памяти людей о Жоре ничего не останется. И это не единственная память о нем... Да... не единственная. — Нервным движением пальцев он стал застегивать китель. — Я пойду... Меня уже заждались...

Мы вышли на дорожку, что вела к шоссе.

— Ну вот, видите! Так я и знал! Меня ищут.

Навстречу нам шагал светлоглазый, стройный, спортивного склада подросток. Ветер с залива трепал его пионерский галстук.

Впервые на лице моего случайного знакомого мелькнула улыбка, и на какую-то секунду лицо его стало добрым и мягким.

— Я знал, где искать тебя. — Голос мальчика был звонкий и веселый.

— Это мой сынок, — сказал Огородников. — Его зовут Георгий... Жора!

И, положив большую смуглую руку на плечо сына, он спросил меня:

— Теперь вы знаете, какая еще осталась на земле память о Жоре Антоненко?..

Не дожидаясь ответа, он кивнул мне головой и, не снимая руки с плеча сына, зашагал к шоссе.

В середине августа поселок заняли немцы. Саша никогда не думал, что это может случиться вот так — тихо, почти незаметно.

Обычно в газетах писали: «После ожесточенных боев наши войска оставили...»

А тут не было ни одного выстрела. Бои отгремели где-то в стороне, за несколько километров отсюда отполыхали на темном небе зарницы, линия фронта ушла дальше — на север и на восток, а поселок, в котором жил Саша, оказался в тылу у немцев. Сначала передовые немецкие отряды проходили через поселок не задерживаясь, потом какая-то часть осталась на ночь.

Утром Саша увидел немца.

Немец стоял в соседнем дворе и чистил зубы. Он разделся до пояса, снял сапоги — ноги у него были розовые, распаренные, а вся спина — в мелких коричневых родинках.

День начинался жаркий, — солнце отражалось в воде, сверкало в мыльной пене. Немец щурился и гремел умывальником.

В прошлом году сюда, в поселок, приезжали двое отдыхающих из Ленинграда — инженер с женой. Инженер рассказывал Саше о новых автомобилях, о самолетах и о людях, которые испытывают новые самолеты. По утрам он выходил во двор в полосатых пижамных Штанах, перекинув через плечо мохнатое полотенце, делал зарядку и потом долго мылся: его лицо, уши, шея — все исчезало в сверкающей мыльной пене; он встряхивал головой и весело отфыркивался. Он сам прибил этот голубой умывальник, возле которого теперь умывался немец.

До сих пор Саша видел фашистов только на газетных фотографиях, только на плакатах и карикатурах. А теперь живой вражеский солдат стоял всего в каких-нибудь двадцати шагах от него и покойно чистил зубы...

Затем во дворе появились еще два немца в солдатской форме; они что-то сказали тому, который мылся, и все трое засмеялись.

Немец кончил умываться и ушел, а на голубом умывальнике осталась лежать зубная щетка в футляре.