Сергей Вольф - Грибной дождик

— Что рубашки! Что прачечная! Деньги-то у меня есть! Пойдём пить кофе с пирожками! Я тебя угощаю.

— С удовольствием, — сказала она.

Мы нашли стеклянный домик и в окошечке купили пирожков и кофе, после накормили собаку и только было собрались сами поесть пирожков, как вдруг я увидел совсем странную картину: воробей разогнался по воздуху и-и-и... ка-ак сядет с размаху на ветку! И ветка стала раскачиваться вместе с ним. Туда-сюда, туда-сюда. А он сидит важный такой, толстый и раскачивается. Как на качелях. И тут же к нему ещё трое подсели. Качаются. Сами. Ничего подобного я ни разу в жизни не видел и сказал об этом девочке в очках.

— Неужели, друг мой?—сказала она.—Довольно-таки занятно.

Кто-то говорит:

— Это их ветер раскачивает. Не иначе.

— Неправда, — сказал я. — Вы что, не видите? Они сами. Да и ветра никакого нет.

Одна старушка говорит:

— Ну прямо цирк, а?!

Некоторые, кто ели пирожки, заспорили, а я смотрел, как воробьи раскачиваются, и к кофе даже и не притронулся.

Вдруг я увидел ещё воробья. Одного. Он сидел совсем один на ветке и не раскачивался. У всех воробьев головки были серые, я заметил, а у этого совсем тёмная с пёстрым пятнышком на маковке. Грустный такой воробей. Мне так жалко его стало, что я отошёл в сторону и опять начал смотреть на тех воробьев, которые раскачивались. Народу смотреть довольно много собралось. Кто-то сказал:

— Если ветра нет, то тогда всё неправильно. Сами они не могут.

— Но вы же видите — раскачиваются!

— Значит, есть ветер.

— Так где он?

— Всюду! Всюду! Вот где!

Вдруг тётенька — продавщица пирожков — как закричит:

— Пошла вон, противная птица!

Все посмотрели, куда она кричит, и я увидел того грустного воробья с тёмной головкой. Он сидел на моём стакане, на краешке, и пил кофе.

Я заорал изо всех сил:

— Пусть! Пусть пьёт кофе! Не трогайте его!

Я так орал, что сам напугал его, потому что он сразу улетел к себе на дерево.

— Может, ему ещё какао подавай, а? Или шоколаду? — сказал кто-то.

Старушка говорит:

— А у нас рыбки жили. Так мы их кормили огурцами.

— Заметили, целый стакан кофе хотел выпить! Целый стакан! Остатки его не устраивают.

— А как он, по-вашему, будет остатки пить? Поперёк он в стакан не влезет, а вниз головой — боится.

— Сами вы боитесь!

И вдруг я так расстроился из-за этого бедного воробья, и про маму опять вспомнил, и так мне плохо стало, что я быстро запихал в карман пирожки, схватил свой чемодан и крикнул девочке в очках:

— Идём отсюда! Куда глаза глядят! Она говорит:

— Слушай, может быть, ты хочешь покататься на колесе обозрения? Его открыли всего два дня назад.

— Пусть на колесе,—сказал я. — Только уйдём отсюда поскорее, и домой мне нельзя!

Ох, ну и замечательное же было это колесо! Огромное!

Когда наша с девочкой кабинка поднималась наверх, всё-всё было видно вокруг. Я прямо обомлел. Я даже и про девочку позабыл, про собаку, хотя они сидели со мной рядом, на одной скамейке. Просто удивительно! Всё кругом видно.

Вон мостик через пруд. А вон лебеди, лебеди плавают!

Вон спортплощадка, вон ящик с песком для малявок и лошади-качалки.

Да вон же стеклянный домик с пирожками и кофе! Воробьёв, правда, не видно, а старушка, у которой рыбки жили, стоит, пьёт кофе.

Вон трамвай ползёт, малюсенький, а вон там, за углом, мой детсад «Ручеёк», только его не видно.

А там-то, там-то что?

Нева! Нева видна вдалеке! И белые пароходики плывут.

А вон папин завод с трубой, честное слово!

Смотрите-ка, лошадь стоит у магазина.

А вон вдалеке белый домик-библиотека с колоннами, где меня запутала шахматная муха. А там, рядом, я грибы собирал.

А вон дом, где прачечная.

Ух ты, а вон и мой дом! Ну конечно! Огромный, весь розовый, со стеклянной башенкой наверху. Мой дом видно! Где я живу!

Ох, как худо мне вдруг стало. Что я наделал?! А мама?! Что там с мамой?! Сил моих больше не было терпеть.

Зазвенел колокольчик, колесо остановилось, я выпрыгнул из кабинки, девочка с собакой — за мной, я быстро открыл свой чемодан, отдал девочке два гриба: один — ей, другой — её собаке, она сделала большие глаза, но и ничего не стал ей рассказывать, а только спросил:

— Как тебя зовут? Я бегу. Привет! Мне надо, понимаешь?

— Запомни, меня зовут Ирина Николаевна. А тебя?

— А меня — Алёша! — крикнул я, уже убегая.

Я вылетел из парка и прямо весь затрясся от обиды: я так торопился, а ведь я обещал маме переходить через дорогу, только помогая какой-нибудь старушке, и теперь надо было её ждать.