Сергей Вольф: Грибной дождик

Вдруг я увидел какой-то белый круглый домик с колоннами. На домике крупными буквами было написано: «БИ- БЛИ-О-ТЕ- К А... ПА-РКА». На двери домика висел большой синий замок. Народу никого не было, кругом стояли пустые скамейки и плетёные кресла. А под колоннами — столики для шахмат, тоже пустые.

По одному столику, прямо по клеточкам ползла огромная блестящая муха, зелёная. Она вот как ползла: три клеточки прямо — одну вбок, три прямо — одну вбок — ходом коня.

Эта шахматная муха доползла ходом коня до другого края столика и вдруг взлетела вверх и. жужжа, медленно полетела вокруг домика с колоннами.

Я пошёл за ней. Сначала она облетела вокруг домика, и я всё шёл за ней. Потом она стала делать второй круг, но в середине, видно, передумала и начала медленно летать вокруг колонны. Она до того заходила меня вокруг колонны, что голова у меня стала кружиться.

Я ругал её, как мог, эту муху, а сам всё ходил и ходил за ней, а потом сел на траву и закрыл глаза. И стал крутить головой, но не в ту сторону, куда она на самом деле кружилась, а в другую, и только когда она перестала кружиться, я открыл глаза. Кругом были деревья, кусты и трава. Как в лесу. И людей не было, и белого домика с колоннами почему-то тоже, и муха исчезла.

Я встал с земли, поднял свой красный чемодан и вдруг увидел... гриб. Настоящий! Можете вы себе это представить?! Батюшки, да вон ещё один, и ещё, и ещё! Мигом я набил грибами полный чемодан, а они всё попадались и попадались. Тогда я высыпал из чемодана все грибы, вынул папины рубашки, положил их под кустик, грибы обратно в чемодан и стал собирать дальше. И скоро опять их некуда стало класть. Тогда я решил набить грибами все папины рубашки.

Завязать их внизу узлом и набить! Неплохо, а? А где рубашки-то? Туда посмотрел — нет, сюда — нет, побегал-побегал— ничего нет нигде, пропали, и тут я понял, в какую беду я попал: в прачечную я идти не могу, домой я идти не могу, а времени прошло, наверное, уйма, и мама...

Я заревел, схватил свой красный чемодан и помчался куда глаза глядят.

Я мчался через кусты и ревел и вдруг увидел пустую аллею и всего одного человека на скамейке, — и это была та самая девочка в очках с длинной собакой.

Я плюхнулся на скамейку рядом с ней и продолжал реветь.

— Что вы плачете, друг мой?—спросила она меня, задрав нос.

— Ах, отстань ты!—сказал я. — Не мешай ты мне!

— Ну а всё-таки?—И она хихикнула.

— Беда у меня, беда, неужели не понятно?—сказал я.— Горе у меня, понимаешь?

— Слезами горю не поможешь, — сказала она.

— Поможешь!—крикнул я.

Тут вдруг её собака подошла ко мне и лизнула меня в коленку, и совершенно неожиданно я перестал реветь и всё рассказал девочке про папины рубашки.

— Мне жаль тебя, друг мой, — сказала она. — Но слёзы лить не стоит. Надо быть бодряком и весельчаком!

— Да что ты говоришь?!—сказал я. Очень мне не нравилось, как она со мной разговаривает. — Откуда ты всё знаешь? Ишь ты!

— Мой друг, вероятно, ещё не учится в школе?—крутя носом, сказала она.

— Через год пойду,—сказал я. — Не долго ждать.

— Это неважно, — сказала она. — Не учишься — значит, не учишься.

— А ты-то учишься?—спросил я, хотя и догадывался.— Сама-то?

— Уже во втором классе,—сказала она.

— А почему не в школе?—спросил я.

— А я во вторую смену.

— А почему уроки не делаешь?

— А я ещё вчера вечером сделала.

— А собака почему такая длиннющая?

— А такая порода.

— А какая порода?

— А такса.

— А очки зачем?

— А низачем!

— Брюква ты!—крикнул я. — Каляква-маляква!

Она засмеялась, а мне до того обидно стало — и про папины рубашки я опять вспомнил, и про маму. — что я снова заревел во весь голос и ревел до тех пор, пока не услышал, как она говорит мне:

— Друг мой, ну, пожалуйста, ну, не надо, ну, не плачь, ну, хочешь, я дам тебе погулять с моей собакой, ты сам будешь держать её на поводке, раз у тебя такие неприятности ?

— Ладно,—сказал я, вытирая слёзы. — Давай сюда твою собаку.

Мы встали со скамейки и пошли по аллее, и я сам вёл на поводке длинную собаку и успокоился и даже обрадовался чему-то.