Яков Тайц: Родник

— Сейчас же отойдите от муравейника! — Она притопнула ногой.

Владик смутился. Эта девчонка вела себя как хозяйка. Можно было подумать, что именно ей принадлежат и муравейник, и лес, и небо, и вон то круглое облако над лесом.

— Ну, ты, полегче… — сказал Петя отступая.

Тут в чаще раздались голоса:

— Тата! Тата, ау!

Девочка звонко отозвалась:

— Ау! Иду!

Она вдруг надела Пете на голову венок, повернулась и побежала. На бегу она крикнула:

— Ничего тут в лесу не разоряйте! Слышите, муравьеды! — и скрылась за деревьями.

Петя бросил ей вдогонку венок:

— Тебя не спросим! Муравьи не твои!

Владик засмеялся. Но изучать Муравьёв ему больше не хотелось. Приятели вернулись в лагерь.

А вечером, уже после отбоя, Петя вдруг вспомнил про девчонку в цветастом сарафане и сказал:

— Давай, Владька, поймаем её когда-нибудь в лесу и оттаскаем за косы.

— Не стоит, — сказал Владик. — Скоро конец лагеря, и всё равно её больше не увидим.

Но Владик ошибся. Не прошло и месяца, как ему довелось снова встретиться с этой девочкой. Это было уже в Москве, осенью, когда начались занятия. Дело вышло так.

После школы Владик с Петей завернули однажды в Детский парк проведать свои деревца. Денёк выдался ясный, солнечный. Осенью бывает так, что природа словно одумается и после дождей и слякоти подарит людям и растениям напоследок ещё немного тепла и света.

Парк был теперь раскрашен в жёлтые, красные, оранжевые тона. Там пламенел клён, там стояла вся в жёлтом раскидистая липа, там трепетали двухцветные листочки — с лица лимонные, с изнанки серебристые, словно на шёлковой подкладке.

Друзья, в пальто нараспашку, шли по аллейке, загребая ногами сухие листья. Владик шагал чуть впереди, потому что ноги у него подлинней. Через плечо у него на ремне висела сумка с книгами. Кепку он сбил на затылок и щурил на холодное солнце и без того узкие тёмные глаза.

А Петя шагал за ним вперевалочку и размахивал огромным портфелем, в который, кажется, можно не то что книги, а целую классную доску засунуть.

Разговор шёл о школьных делах.

— А вдруг Елена Ивановна не поправится? — говорил Владик. — Кто же нам тогда табеля заполнит?

Елена Ивановна была классным руководителем пятого «Б». Недавно она заболела и вовсе перестала приходить в школу. Говорили, что у неё с ногами что-то серьёзное.

— А зачем табеля? — отвечал Петя. — Пускай не заполняют. Ещё лучше! Мои двойки в журнале останутся. А то их ещё домой носить, маме показывать… А она знаешь как сердится!

Он ни с того ни с сего хлопнул Владика портфелем по спине:

— А без классного руководителя, Владька, даже гораздо лучше. Замечательно!

Владик задумался. Без классного руководителя верно как будто лучше. Никто не ругает, никто не отчитывает — полная свобода.

Но, с другой стороны, нет, всё-таки без классного руководителя хуже. Класс словно осиротел. Некому повести ребят в кино, в театр, а сейчас вон даже некому табеля заполнить.

— А как ты считаешь, Петух, кто будет классным, по-твоему?

Петя почесал под кепкой затылок. Вопрос был серьёзный. В школе только три педагога не были заняты классным руководством: завуч Анна Арсентьевна, молоденькая, только что пришедшая в школу учительница географии Кира Петровна и тихий, рассеянный учитель рисования Абросим Кузьмич, которого ребята иногда в шутку называли между собой «Забросим Кузьмич».

— Нет, Анна Арсентьевна не возьмётся, — рассуждал Петя, — ей некогда… А вот если разве Кира Петровна… Нет, пожалуй. Она ещё очень молоденькая. Ей будет трудно с нами справиться…

— Тогда, выходит, что же? — сказал Владик. — Выходит, Абросим Кузьмич…

— Ага! Ох, при нём будет здорово! При нём хоть на голове ходи! Он добрый!

Петя бросил портфель, нагнулся, упёрся руками в сырой песок (накануне шёл дождь) и ловко вскинул ноги в чёрных начищенных ботинках. Пальто упало на его круглое, сразу побагровевшее лицо. С минуту он постоял на руках и на голове, подрыгивая ногами.

— Владька, а тебе так не сделать! — сказал он поднимаясь.

Владик тоже упёрся руками в песок, но как ни пыжился, как ни пыхтел, как ни силился оторвать ноги от земли, ничего у него не получалось. Он кулём валился набок.

— Ладно, пошли!

С налитыми кровью лицами друзья побежали дальше по аллейке.

В стороне у ограды темнела большая гранитная глыба. Владик с Петей подошли к ней. Это был памятник Декабрьскому восстанию на Пресне в пятом году. На глыбе было высечено: «1905–1920». Чёрный гранит поблёскивал на солнце тысячами крупинок. Сухая, побуревшая трава у его подножия была усеяна жёлтыми и красными листьями.