Роман Шмараков - Овидий в изгнании

«И я его тоже», – откликнулся он с почему-то пересохшим горлом.

«Видите ли, он мне все рассказал. О ваших проблемах, я имею в виду. После того, как погибла его черепаха,

(интересно, о черепахах говорят: «погибла»? Мне кажется, «погибнуть» в ее отношении – все равно что «пасть смертью храбрых» или что-то в этом роде. Или так тоже можно?)

он нуждался в ком-то, кто его выслушает. И особенно когда ему начал сниться этот сон».

«Простите?»

Натвиг пристально посмотрел сквозь клубы дыма.

«Я думал, он говорил вам. В таком случае, вам следует спросить у него. Видимо, он просто не успел. Дело в том, что родители – всегда люди занятые, а старый человек вроде меня неограниченно располагает временем. Только пчелы его отнимают, но это, понимаете ли, недолго».

«Мне казалось, пчелы – очень хлопотное занятие».

«В первое время. Потому я, собственно, и обзавелся ими пятнадцать лет назад, когда умерла моя жена. Она всегда хотела их завести, хотя, боюсь, ею руководило смутное романтическое представление о людях, которые живут этакой жизнью… вы понимаете. Я думал, что выполняю ее желание, когда купил это все. Хоть поздно, а выполняю. Потом, когда я привык и стал делать все быстро, я понял, что занялся этими пчелами, чтобы делать все медленно и не иметь времени думать».

«Не вышло».

«Да, не вышло, – согласился мистер Натвиг. – Мистер Осборн, я хотел бы дать вам совет, хотя, разумеется, вы вправе послать меня к черту».

«Я вас слушаю».

«Вы знаете овраг за моим домом».

«Да, конечно».

«Погрузите в машину свой холодильник, вывезите и сбросьте его туда. Лучше всего – немедленно».

Странно, что он не удивился, услышав этот совет.

«Я один его не выволоку, – медленно сказал он. – В дом мы втаскивали его втроем, а я был тогда посвежее».

«В этом я вам не помогу, к сожалению. Кто из ближайших соседей? Миссис Морстон, разумеется, тоже…»

«Помнится, она говорила, что должен заехать ее сын. Завтра с утра».

«Билли? Это удачно. Он вполне сойдет за двоих, которых вам недостает. Пойдите договоритесь с ней, чтобы он помог вам. Не упустите, он приезжает

(«И мы переходим к суперигре»)

не позже половины седьмого. Я всегда слышу в это время, как у него играет радио в машине».

«Спасибо, – сказал он и встал. – Может быть, кто-нибудь другой и послал бы вас к черту, слыша, как вы распоряжаетесь его холодильниками, но я пережил слишком много и больше не хочу».

Мистер Натвиг с протяжными всхлипами раскуривал трубку.

Он уже был у дверей.

«Мистер Осборн».

Он обернулся.

(«И теперь у вас на счету…»)

«Берегите сына».

Теперь он смотрел «Колесо Фортуны». Пойдите посмотрите «Колесо Фортуны», сказал мистер Натвиг, я всегда смотрю его.

Он пошевелился и оставил пиво.

– Что за мотив они взяли, – сказал он с раздражением. – Не нашлось ничего лучше. Менее заунывного.

Он напевал этот мотив уже несколько минут, не замечая этого.

Не замечая также и того, что

(черт возьми, тебе ПРИДЕТСЯ ЭТО УСЛЫШАТЬ!)

он звучит не из телевизора.

Едва ли он задумался над вопросом, откуда это звучит. Он поднялся, вышел в коридор и пошел навстречу вертикальной полосе желтого света, стоявшей посредине темной кухни.

В двери холодильника.

Она медленно приоткрывалась, и вместе с ровным, безжизненным светом ( стерильным , подумал он) из нее лилось хрустальное наигрывание песни «Ты потерял свою любовь».

Я не пойду к нему, подумал он, подходя к нему.

Я не стану брать тарелку.

Во всяком случае, пока Молли с сыном не вернется из бассейна.

Через двадцать пять минут.

Что-то глухо пошевелилось и скользнуло, и он вздрогнул от ужаса, чувствуя холодную струю между лопаток, при остром звуке бьющейся тарелки. Она вывалилась из холодильника и смутными осколками, похожими на ощеренные зубы, разлетелась по полу.

Он зажег свет.

Осколок с синим листком оказался под столом. Из-под листка глядели небесно-голубые глаза маленькой пастушки и вились ее золотые локоны. На листке не было ничего.

Совсем ничего.

Чистый листок, налепленный на лицо пастушке.

Внезапно он почувствовал судорожную, истерическую ярость. Он стоял и сжимал кулаки, глядя на безмятежно-белые грани холодильника, точно собирался вступить с ним в рукопашную схватку. Он испытал такой приступ гнева, какого не испытывал никогда в жизни.

А потом он поднял лицо к горящей лампе и рассмеялся.

Бурная муть гнева, смешанного и переплетенного со страхом, – та муть, что долгое время не давала ему думать и действовать трезво – вдруг схлынула, и он повел глазами, удивляясь внезапной прозрачности