Вера Новицкая - Веселые будни

Хотела я его на руки взят, но он весь мягкий, точно кисель, того гляди развалится. Правду Володя говорил, - какие ему игрушки, ничего он ровно не понимает; кисель-киселем!

«Ну, довольно ему «гулять», еще простудится, вот уже икать начинает», говорит тетя Лидуша.

Это «гулять» называется: дрыгать руками и ногами сразу - ну, прогулочка! Но как это он умудряется ногу в рот засовывать, - неужели можно дотянуть? Непременно попробую.

Тетя и Леонид Георгиевич наперерыв спрашивают: «А что, видела, какой славненький?» Я что-то бормочу и краснею. Неловко же правду сказать?

«А знаешь, Муся, что мы порешили? Через неделю собираемся его крестить, и отгадай, кто будет его крестная мама? А?»

Неужели?!..

«Тетя Лидуша… неужели?..»

- Ужели! Крестная мама будет наша Муся, a крестный отец твой любимец, Петр Ильич.

Господи, вот счастье! Об этом я даже и не мечтала. Жаль только, что крестник мой того… Подгулял немножко, даже и очень множко, но авось покрасивеет еще, может он такой потому, что еще не крещеный, Дай-то Бог! И отчего они его так долго не крестят? - ведь это ужасно неприятно, вдруг сын - язычник.

Ну вот нашего маленького нехристя и окрестили, теперь все в порядке. И так это торжественно, интересно все совершалось.

Мамочка объяснила мне, что y русских водится такой обычай, чтоб крестная мать дарила своему крестнику рубашечку, чепчик и белое одеяльце: мальчику с голубыми бантами, девочке - с розовыми. Вот она вещи эти и раздобыла, все такие красивые, с вышивками, кружевами, a одеяла так даже целых два: одно светло-голубое, атласное стеганное, - другое белое пикейное с голубыми бантами. Потом еще купила она такой большой пестрый платок для батюшки, руки вытирать. По-моему, гораздо проще полотенце повесить, нет, говорят, - платок полагается. A только что ему потом с ним делать? Самой мне мамочка сделала тоже белое платье с голубым шарфом и всякими голубыми принадлежностями.

Накануне крестин вдруг звонок, является Петр Ильич. Мамочка выходит.

«Нет», - говорит, - «Простите, Наталья Николаевна, этот раз я не к вам, a по важному делу к моей кумушке».

Ведь мы теперь с ним кумовья - вот потеха! Лечу.

«Ну-с, дорогая кумушка, честь имею преподнести и просить завтра же непременно надеть эту штучку».

С этими словами он протягивает мне пакетик. Я благодарю и спешу развернуть, но по обыкновению, там бумаг и ленточек невесть сколько понапутано, точно в Сибирь посылку отправлять собрались. Ну, наконец! Открываю… Ах, какая прелесть! На хорошенькой золотой цепочке золотой матовый медальон, совершенно гладенький, только вкось идут три жемчуженки, но такие красивые, совсем розовые, я их сперва и за жемчуг не признала. Милый Петр Ильич! Всегда выдумает что-нибудь для меня приятное. Я еще и еще ахала и благодарила, a мамуся бранила его за то, что он слишком меня балует. Само собой разумеется, что как только я была на следующий день во всем параде, то и медальон не забыла на себя нацепить.

К тете Лидуше мы пришли первые и принесли с собой всю Сережину обмундировку. Этот раз он не «гулял», a лежал свернутый булочкой в чем-то вроде белого полотняного конвертика, обшитого оборочками. В таком виде он был приличнее, не трясся, лысой головы видно не было, растопырок тоже, и потом он немножко побелел, - меньше похож на помидор. Мамочка уверяет, что он будет премиленький, говорит, будто все дети пока совсем маленькие, такие же некрасивые, как он, даже бывает еще гораздо хуже! Ну, это-то вряд ли. Дай Бог, чтоб он уж скорей хорошел.

Мало-помалу стали сходиться все гости, все больше свои; потом привезли большую металлическую лохань - купель называется, - наконец пришел и священник. Купель поставили среди гостиной, налили туда воды и на ручку прицепили наш знаменитый пестрый платок. Когда все было готово, священник стал около купели, a мы с Петром Ильичом за его спиной, и Сережу сперва взял Петр Ильич.

Ну, горлышко y моего крестника! Как это он только вытерпеть мог - ора все время, да так, что просто в ушах звенело! Ему и соски всякие в рот совали, - кричит-заливается. Хороший ребенок: и красивый, и тихонький. Бедная тетя Лидуша!

Боже, как страшно было, когда батюшка его в воду окунул! Я думала, вот-вот сейчас или утопит, или задавит! Руки y священника большие, положил он Сережу на ладонь, пальцами другой руки заткнул ему живо уши, рот и нос. Бедный Сережа, весь как-то назад изогнулся и стал совсем похож на снятка, как они в супе плавают. Пока его окунают - молчит, но как вытащат, кричит!… Ну, да это понятно, тут удивляться нечему, ему верно, бедному, тоже страшно было! После купания его уже мне на руки положили. Опять страшно: ну, шлепну! Петру Ильичу хорошо, он его в конвертике завернутым держал, a мне его развязанным дали, того и гляди выскользнет.