Вера Новицкая - Веселые будни

Придя домой, все это я первым же делом своей мамусе и изложила. Она очень похвалила, говорит только, что лучше немного иначе распорядиться:

«Ведь игрушек y всякой из вас много таких найдется, которые вас больше не интересуют, да и книжечек верно тоже; чем покупать, вот их лучше и пошлите; можно все это к нам принести, a потом я отошлю куда полагается. На те же деньги, что вы даете, да я еще немножко своего прибавлю, мы купим этим малышам всяких нужных вещей: рубашечек, платьица и тому подобное. И конечно, материей, чтобы их тетя сама могла распорядиться, как ей удобнее. И потом, Муся, нужно так сделать, чтобы m-lle Linde не знала от кого это, иначе ей может быть немножко не то, чтоб обидно, a неприятно для самолюбия; так, по крайней мере, ей никого благодарить не придется, a это бывает крайне тяжело для того, кому дают. Поняла? Я думаю, подруги твои ведь не ради благодарности это выдумали, a потому, что вам самим приятно доставить удовольствие бедным маленьким сироткам. Правда?»

Еще бы не правда! То есть, как моя мамуся все хорошо понимает, это замечательно! Так и порешили.

Как мамочка предложила, так и устроили.

Понаприсылали девочки к нам всякой всячины, и хорошие такие игрушки, целенькие. У Любы игрушек нет, она вместо того дала несколько красивых книжек. Я пожертвовала две куклы, чайную посуду и столовую. Только со своей «Лили», с которой мы летом «Ангела» изображали, мне слишком жаль было расставаться. Играть-то я едва ли буду, - y нас в классе никто в куклы не играет, - но все-таки, пусть остается.

Ko всем нашим деньгам мамы наши еще и от себя прибавили кое-что, и собралось больше сорока рублей. Мамуся отправилась в гостиный двор и накупила всего нужного: темно-синей и темно-красной материи на платьица, холста и дюжину чулочек. Ko всему этому она еще прибавила большую жестянку какао, два свертка печений «Альберок» и три коробочки Ольденбургского монпансье - каждому по одной; пусть малыши погрызут, наверно ведь любят.

Все это посвязывали вместе; вышло два громадных пакета. Когда они были готовы, мамочка велела отнести их вниз, позвать извозчика, оделась и сказала, что сама все довезет до первого посыльного и лично отдаст ему, a то, знаете ведь, дай прислуге, она или перепутает, или чего-нибудь ненужного наболтает. Так наши вещи и уехали, a адрес-то, понятно, мы еще раньше в гимназии разузнали.

В этот самый день случилось важное событие. Володя первый раз явился в своей новой форме. Право, он премиленький кадетик и держится ровно так, точно в струнку вытянувшись, a прежде ходил кривуля кривулей, согнувшись в три погибели, ни дать, ни взять верблюд. Любу мамочка в этот день тоже пригласила, все вместе и пакеты приготовляли.

Веселый Володька был страшно. И вообще-то он, как папа говорит, меланхолией не страдает, a тут, чуть не на голове ходил, Люба просто каталась со смеху, да и было с чего, особенно как начал шалопут этот про корпус свой рассказывать. A хорошо им живется! Много их там, и если все такие же сумасшедшие, как мой братишка, весело должно быть; только вот воспитателям их, тем верно совсем не весело.

Есть y них один такой несчастный, которого они особенно не любят и изводом его занимаются. Как только его дежурство, они ему «бенефис» и устроят, только не такой как актерам, с подарками, а, попросту говоря, штуку выкинут.

Вот раз как-то вечером дежурит он. Мальчишки все будто и спать улеглись, тихонько так лежат. Тот рад: слава Богу, спокойно; a только пожалуй для него бы лучше было, если б они покричали да пошумели, чем-то, что тихони эти затеяли. Только он за дверь, сразу все и повскакали. Достали длиннейшую-предлиннейшую веревку, все сапоги на нее за ушки, точно грибы сушеные, нанизали, да через окошко на соседнюю крышу и спустили.

Просыпаются утром. Все кадеты их класса, как один, сапоги свои требуют, a сапоги-то тю-тю - были да сплыли.

Воспитатель ищет, воспитатель мечется, чуть с ума не сошел, сторожей всех взбудоражил, - сапог нет, как нет. Должны были всем этим сорванцам новые из кладовой достать, так в них три дня и проходили, пока кто-то совершенно случайно на крышу не сунулся, a сапоги-то там стоят себе да смеются. Ну, понятно, по головке за это не погладили, всех без отпуска оставили.

Потом другая штучка, тоже недурно. Учитель географии y них страшно любопытный, все перетрогает, всюду нос сунет. Вот на его уроке один кадет нарисовал на клочке бумаги двух страшенных уродов и подписал: «два дурака дерутся, a третий смотрит,» да и положил на видном месте.