Вера Новицкая - Первые грезы

- Слышала великую новость? - подходит ко мне Пыльнева. - Татьяна-то наша замуж выходит. А-а? Ну, и убил жё бобра ее женишок! Десятохму, думаю, закажет…

- И зеленая мазь дела не испортила?

- Как видишь, ничуть, еще, чего доброго, поспособствовала; уж коли он Грачихой вообще прельститься мог, то сего отважного юношу, очевидно, ничем не запугаешь. Юля Бек тоже невеста.

- Ну-у? Так скоро? Что ж, по старой памяти, тоже студент? - осведомляюсь я.

- Воин, прекрасный сын Марса, с вот этакими усищами, - лихим движением изображает Ира, яко бы закручивая несуществующий, беспредельно длинный ус. - Против такого украшения, голубушка моя, ни один студент конкуренции не выдержит. A про Светлова слышала?

- Нет.

- Тоже ведь женится. Неужели не слышала? Об этом все толкуют. Его в последнее время сколько раз встречали с невестой на улице. Говорят, хорошенькая, прелесть! Высокая, стройная, золотистая блондинка…

Но я едва слышу, что дальше рассказывает Ира. Для меня сразу точно померкло все, потух свет, и ясное, радостное, безмятежное настроение исчезло бесследно. Что-то щемящее и тоскливое заползает в сердце. Кажется, будто рухнуло большое, волшебное, светлое здание, и громоздкие, темные обломки его всей своей тяжестью болезненно падают на душу.

Играют вальс, кружатся белые платья, a я так далеко ушла от всего этого, что не соображаю даже, почему и зачем они вертятся. Я превратилась вся в одну мысль. Да, конечно, теперь ясно, почему такой просветленный был он последнее время, почему постоянно улыбалось его, прежде всегда печальное, почти суровое лицо, почему там, y Веры, так бодро, уверенно звучал его голос: «Счастье иногда неожиданно так ярко осветит все кругом». Вот и озарило и засияло оно ему…

- Позвольте вас пригласить на тур вальса, - раздается около меня голос.

Я так углубилась в свои размышления, что вздрагиваю от неожиданности и быстро, испуганно поднимаю глаза. Передо мной Светлов.

- Как, вы?.. - удивленно спрашиваю. - Ведь вы же в трауре?

- Сегодня я в первый раз снимаю его. Сегодня такой радостный, большой день. Мне хочется, чтобы наш семейный, гимназический праздник был праздником и для меня лично. Хочется надеяться, хочется верить в это.

Лицо y него такое счастливое, даже голос слетка дрожит от радостного волнения. A мне плакать хочется. Я боюсь, что вот-вот не выдержу и слезы брызнут из глаз моих. Моя рука лежит на его плече, мы мерно плывем по зале, a в голове копошатся мысли: «Еще бы не снять старый траур в такую радостную для него минуту, на заре нового, яркого счастья».

Он сажает меня на стул и, поблагодарив, остается стоять тут же. Несколько человек обступает его, очевидно, в надежде провальсировать тоже; но он, вероятно, устав с непривычки, не приглашает никого, сами же они, теперь уже не ученицы, a равноправные, на это не решаются.

- Дмитрий Николаевич, правда, что вас можно поздравить? - не утерпев, допрашивает его Пыльнева.

- То есть с чем собственно? С защитой второй диссертации? - улыбаясь, спрашивает он.

- Нет, не с этим! - протестует она. - Говорят, вы женитесь?

- Я? - удивленно спрашивает он. - Кажется, нет еще, поскольку я в курсе дел. Впрочем, чего на свете не бывает, все мы под Богом ходим. Во всяком случае, это может случиться не раньше, чем я защищу свою вторую диссертацию, - почему-то взглянув на меня серьезно, но со смеющимися глазами, говорит он.

На один миг при искреннем удивлении, прозвучавшем в голосе Светлова в ответ на заданный ему вопрос о женитьбе, просветлевший, было, уголок в душе моей темнеет снова от его дальнейших слов. Он даже не отрицает… «Еще нет», сказал он, значит, это вопрос дней, самое большое недель…

Иру увлекает в туре вальса ее прежний непримиримый враг, географ. Я не хочу, чтобы Светлов видел мое огорчение, ни за что! Сделав громадное усилие над собой и приняв беззаботный вид, я обращаюсь к нему:

- Так вы, оказывается, еще и вторую диссертацию защищать собираетесь? Конечно, по другой специальности?

- Да, совсем по другой, - садясь рядом со мной и глядя мне прямо в глаза, с веселой улыбкой отвечает он.

- Тоже на звание профессора?

- Нет, хуже, на звание… «большого человека».

- Как? Вы еще не забыли его? - удивляюсь я.

- Трудно забыть, когда он лежит в ящике моего письменного стола, и всякий раз, как я заглядываю туда, напоминает о себе. Помните, ведь я тогда же сказал вам, что кое-что относительно кое-чего можно возразить. В ту минуту обстановка была неподходящая, да и сам я не был в должной мере подготовлен к подобному диспуту. Теперь я основательно продумал этот вопрос и серьезно подготовился к защите этой второй, решающей мою судьбу, диссертации. Если позволите, мы начнем наш диспут сейчас же. Прежде всего я хочу по-своему, как я ее понимаю, рассказать вашу сказку, для этого я принужден прибегнуть к некоторой жестокости: развенчать вашего «большого человека». Начну так: «Жил-был на свете один человек, которого люди считали «большим человеком», но он был просто несчастен. В ранней молодости беспощадный жизненный шквал свирепо налетел на него и надломил его еще совсем юную душу. Чтоб осилить, совладать со своим горем, человек этот захотел остаться с ним с глазу на глаз, вдали от людского участия, внимания и любопытства - они были ему нестерпимы.